Читать «Честь и бесчестье нации» онлайн - страница 10

Возможно, Вы тотчас подумали, что я собрался объявить ошибкой то, что писал когда-то о Вашем поведении в истории Пастернака. Сейчас при каждом подходящем и неподходящем случае Вы о нем возглашаете: великий! гениальный! народный! А Вам яростно вторят Вознесенский, Нагибин, Каверин. Очень хорошо. Но что все Вы говорили и делали, когда столь высоко чтимого Вами поэта исключали из Союза писателей? На страницах "Военно-исторического журнала" в марте 1990 года я констатировал: "Евгений Александрович и тогда вел себя не слишком храбро: не только отмолчался на собрании, осудившем Пастернака, но и потом долгие годы молчал. Хоть бы стишок сочинил да пустил по рукам: дескать, вы, жадною толпою стоящие у кассы!.." Вон же А. Вознесенский напечатал в ноябре 1960 года в номере газеты "Литература и жизнь", целиком посвященном 50-летию со дня смерти Льва Толстого, стихи "Крона и корни". И все думали, естественно, что в них молодой поэт горевал о великом писателе земли русской, но недавно, по прошествии почти тридцати лет, он вдруг объявил нам, тугодумам: "Да вы что, ослепли? Это же я о Пастернаке писал". Все были поражены фактом столь тщательно замаскированного мужества. Но, слава богу, хоть через 30 лет все стало ясно…

А у Вас в 1981 году вышла книга "Точка опоры" — сборник статей типа литературных портретов. Тут оказались рядом покойные классики и живые современники: Блок, Маяковский, Есенин, Смеляков, Твардовский, Мартынов, Кедрин, есть даже названный "большим поэтом" Щипачев, чья поэма "Павлик Морозов" в те годы всегда лежала у Вас под подушкой. Тут еще и Хемингуэй, еще и Маркес. А Пастернака, увы, нет. Ну, как же в такой обширной галерее не найти было места для любимейшего из любимых! Хоть бы под видом Щипачева вывел его.

Тем более что Вы всегда считали Пастернака, как стало известно из Ваших слов, к сожалению, только теперь, "самым знаменитым русским поэтом XX века", а роман "Доктор Живаго", который когда-то сильно вас отвратил, по Вашему нынешнему мобильному убеждению, "самый значительный в XX веке".

Тем более что Вы были с Пастернаком на дружеской ноге, запросто — раза два! — заходили к нему домой, раза три здоровались с ним на улице, а один раз даже звонили ему по телефону и поздравили поэта, если не ошибаюсь, с 42-й годовщиной Великой Октябрьской социалистической революции, Вашего любимого праздника. В ответ Пастернак горячо поблагодарил и крепко обнял, кажется, даже поцеловал. Правда, через домработницу.

Он так бурно увлекся Вашей поэзией и Вашей из ряда вон выходящей личностью, что однажды на даче в Переделкино чуть не целые сутки подряд слушал Ваши стихи. Заедая их цыпленком табака, запивая грузинским вином, иногда взволнованно вскакивая, чтобы обнять и расцеловать суперталантливого гостя за оригинальную рифму ("собака" — "кошка" и т. п.), самый знаменитый поэт XX века не отпускал Вас и все слушал, слушал, а Вы все читали, читали с 11 утра 2 мая 1959 года до 5 утра 3 мая того же, к сожалению, года. Восемнадцать часов без роздыха!

А Пастернаку шел в ту пору уже семидесятый год. Ох, как нелегки в таком возрасте хмельные ночи, проведенные в обществе цыплят! Но несмотря на это… На даче Мариэтты Шагинян, обожавшей курятину, пропели третьи петухи. Вы поняли, что пора, наконец, исчезнуть, и с досадой сказали очень доброму и невероятно выносливому хозяину: "Через два часа я должен лететь в Тбилиси". И хозяин, несмотря на все пережитое этой ночью, решительно заявил, что тоже летит с Вами!