Читать «Книга Номада» онлайн - страница 17

Александр Секацкий

Уже дорога, используемая как простейший трансцензор, демонстрирует возможность сменить фишку, на номадических орбитах возможность становится действительностью, а самопроизвольное оскучнение (исчерпание) становится достаточным основанием для прекращения «этой жизни».

Но возникает закономерный вопрос: кому и для чего потребовалось максимальное ограничение количества жизней, вбрасываемых в среду обитания человека? Каков источник сверхмощного силового поля, сжимающего веер жизней в весьма нудную непрерывную линейную последовательность «этой жизни»? Кто несет ответственность за грабительский обвес и недостачу? С одной стороны, у окошка раздачи стоят органы правопорядка, следящее за тем, чтобы жизнь давалась только один раз (не больше одной фишки в одни руки), с другой стороны, репрессивный экзистенциальный заказ выполняет гуманистическая философия, воспевающая долг, ответственность и прочую атрибутику прирученности и одомашнивания. Что ж, если долженствование имеет всеобщий характер, если все друг другу должны и живут, сгибаясь код тяжестью круговой задолженности, что же мешает произвести взаимозачет, так сказать, списать долги и выбросить векселя, и прежде всего самые кабальные векселя всеобщей задолженности, пожизненные удостоверения личности?

Итак, имя собственное — самый прочный ошейник, которым мир удерживается в состоянии долговой тюрьмы, насильственная идентификация с единственной фишкой. В принципе, согласия с этим главным приговором уже достаточно, чтобы отбыть срок. Даже если мы отклоняем зов совести, на который, согласно Хайдегтеру, должен всегда откликаться Dasein. Ну, например:

— Родина-мать зовет!

— Ну и пусть зовет.

— Но она зовет обедать.

— А, это другое дело.

Так может выглядеть внутренний отклик на зов совести любого каталы из бригады Лехи Шалого. Радикальное отличие номада состоит в том, что он слышит полный текст зова:

— «Сидоров, с вещами», Родина-мать зовет!

— Ну и пусть зовет.

— Но она зовет «Сидорова» обедать.

— А, это другое дело.

«Сидорову» ничего не показалось подозрительным, он откликнулся и тем самым признал приговор. Клирик поступает иначе. Он, прежде всего, совершенно игнорирует мнимую персональность позывных, поскольку ему совершенно неважно, за кого его принимают; всегда примут за кого-то. Номад попадает в число призванных, минуя преддверие званых. Если ты слышишь, что зов обращен не к тебе, а к «Сидорову», то это еще не повод сидеть сложа руки — примерь скафандр, соверши трансформацию и будь «Сидоровым» на здоровье — пока не наскучит. И наоборот, пусть сколько угодно озвучивают записанное в твоем удостоверении личности — номад остается спокойным, поскольку знает: «имя собственное» является собственным не для тебя, а для того, кто окликает.