Читать «Упраздненный театр» онлайн - страница 34

В 1921 году Шалико было двадцать лет. Тут, собственно, все и началось: бурное, лихорадочное, непрерываемое служение возвышенным пролетарским идеалам. Это выглядело как последний подвиг, ибо дальше начиналась полоса чудес в давно обещанном царстве любви и братства. И это все было уже почти под рукой, почти осязаемо, слегка припорошенное пылью и обломками разрушенной вековой несправедливости, омытое кровью врагов и героев, не терпящее сомнений и украшенное высокопарными лозунгами, смысл которых еще не успел затуманиться и приесться. Пробормотанное Гайозом Девдариани было еще впереди, то есть то, что он сказал об общей ответственности, не только вождей, но и рядовых. Задумываться было будто бы и не над чем. Внезапно свалилось в неприспособленные руки сладкое право решать, вести, поощрять, отвергать и даже преследовать. И еще четче обозначилась пропасть меж вчерашними соплеменниками, меж теми и этими, "нашими" и "чужими".

Когда одиннадцатая красная армия, перевалив Крестовый перевал, ворвалась в Грузию, все тотчас встало на свои места. И двадцатилетний Шалико стал внезапно начальником кутаисской милиции. Большой парабеллум повис на правом боку, и молодая рука с тонким запястьем прикасалась к деревянной кобуре. "Шалико, генацвале, ты слишком возбужден, - говорила Лиза сыну, не скрывая тревоги, - не забывай, что вокруг тебя люди..." "Хорошим людям нечего опасаться, мама", - говорил он. "А как узнать, кто хороший, кто плохой?" - спрашивала она, пытаясь погладить его по жестким кудрям. "Для этого есть пролетарское чутье, мама", - говорил он и целовал ее. Неведомое матери ранее беспокойство металось в его глазах. Он разговаривал с ней по-прежнему, по заведенному обычаю тихо и с улыбкой, но что-то суетное появилось в его жестах, что-то окончательное, непреодолимое. Так он встретил в своем кабинете управления милиции Тамаза Басария бывшего соученика по кутаисской гимназии, сына известного в свое время адвоката. Голубоглазый Тамаз, душа класса, благородный обворожитель губернских невест, вошел к нему, виновато, через силу улыбаясь. "Тамаз, я все знаю, - сказал Шалико, - твой отец меньшевик и меньшевистский подпевала. Он плюнул в лицо нашей власти". - "Шалико, генацвале, - тихо сказал Тамаз, - но ведь он не меньшевистский начальник, он адвокат..." "Обойдемся без буржуазных адвокатов!" - жестко сказал Шалико. Тамаз теребил воротник старого поблекшего гимназического кителя. Щеки его покрылись красными пятнами. Он спросил с трудом: "А как же вы будете бороться с преступниками?" И, прищурившись, уставился в глаза бывшему приятелю. И Шалико уловил горькую иронию в его вопросе и в этом прищуре. "При социализме не будет преступников, ты напрасно улыбаешься, Тамаз". - "Вы их расстреляете?" - спросил Тамаз. "Мы будем проводить разъяснительную работу, - буркнул Шалико, - а надо будет, - и кокнем. А что? Твоего отца ведь выпустили? Чего же еще?"