Читать «Азуза Стрит - История и сущность истинного пробуждения» онлайн - страница 40
Франк Бартлеман
Известные комментаторы Конибер и Хаусон написали:
Этот дар (говорение на языках) был результатом внезапного притока сверхъестественного к верующему. Под его влиянием, действие понимания было остановлено, и в то же время дух был окутан состоянием абсолютной радости от непосредственного общения с Духом Божьим. В этом радостном состоянии верующий непреодолимой силой был вынуждаем изливать свои чувства благодарения и восхищения не в своих словах. Он, обычно, даже несведущ об их значении.
Сталкер в его
Оно (говорение на языках), кажется, является видом изречения, в котором говорящий изливает страстную рапсодию, через которую его религиозная вера получает как выражение, так и вознесение. Одни были неспособны объяснить значение того, что они говорят, в то время как другие имели эту дополнительную силу; и также были те, кто были способны истолковать то, что произносили вдохновленные говорящие, хотя сами и не говорили на языках. Во всех случаях, кажется, должно быть непосредственное вдохновение какого-то рода; поэтому, то, что они делали, было не результатом вычисления или подготовки, но сильным сиюминутным импульсом.
Эти феномены столь знаменательны, что, если бы говорить о них в истории, то они бы придали христианской вере высокое напряжение. Они показывают, с какой могущественной силой христианство, при его первом выходе в мир, брало власть над касавшимися его духами.
Даже сам дар Духа был извращен в инструмент греха; ибо те, кто владели наиболее яркими дарами, такими, как чудеса и языки, слишком любили демонстрировать их, и превратили их в почву для хвастовства.
Привилегию всегда сопровождает опасность. Дети часто режут себя острыми ножами. Однако, мы, определенно, находимся в большей опасности оставаться в застое, там, где находимся, чем в верном продвижении вперед для Бога.
Описывая некоторые личные переживания, предшествующие опыту этого крещения, я написал в
Мое сердце было исследуемо до тех пор, пока, находясь под дополнительным светом, я не закричал: «Боже, избавь меня от моего религиозного самосознания!» Едва ли я когда-либо так страдал, пребывая в смирении, стыде и поношении, как при этом видении моего самого лучшего Божьими глазами. Моя религиозная миловидность, воистину, превратилась в растление. Я чувствовал, что больше не смогу выносить того, чтобы слышать или даже думать об этом. Я чувствовал, что был бы рад забыть даже собственное имя и идентичность. Поэтому, с крайним удовлетворением, я уничтожил записи о моих прошлых достижениях для Бога, на которых раньше так любили задерживаться мои глаза. Теперь я испытывал к ним отвращение, как к дьявольскому искушению самопревозношения. Письма похвалы за проведенные религиозные служения, литературные труды кажущегося мне превосходства, и проповеди, которые казались мне замечательными по знанию и конструкции, теперь вызывали у меня тошноту из-за обнаруженного в них элемента гордости собой. Я обнаружил, что стал опираться на это, ожидая божественную благосклонность и награду. «Ничего кроме крови Иисуса» было, по крайней мере, частично, упущено из виду. Я зависел также от этих других вещей, которые бы рекомендовали меня Богу. В этом заложена великая опасность; поэтому, я уничтожил эти ценимые документы, ложные доказательства, как если бы это была гадюка, чтобы они не искушали меня отойти от достаточности исключительно Его заслуг. Это включало в себя глубокое исследование сердца.
Прошлые служения стали теперь для меня абсолютно пустыми, и это принесло мне величайшее облегчение. Я опять начал искать Бога, так, как если бы я еще никогда ничего не совершил. Я чувствовал, что стою перед Ним с пустыми руками. Огонь испытания, казалось, унес все мои религиозные дела. Бог не хотел, чтобы я почивал на них. В будущем мне нужно было забывать все, что я мог когда-либо совершить для Бога, сразу же, как это было бы совершено, чтобы это не могло приготовить для меня еще одну ловушку, и идти вперед, как если бы я ничего для Него не сделал. В этом была моя безопасность.
