Читать «Автопортрет с устрицей в кармане» онлайн - страница 27

— Г-н де Бривуа чувствовал, что навлечет на себя укоризны такого рода, — откликнулся волк, — и позаботился их опровергнуть. Брат Жак однажды намекнул ему, что готов делиться заработанным по справедливости, но г-н де Бривуа отверг это предложение с негодованием, которое делало честь его нравам и придавало блеск его красноречию.

— Я рад, друг мой, — сказал он, — что свое неведение людских сердец ты не вложил в свои сочинения, а приберег для меня, так что ни добрым галлам, с которыми беседует наш герой, ни г-ну де Корвилю, который об этом читает, не приходится удивляться, отчего это Архелай выказывает такую мужицкую учтивость. Ты, верно, думаешь, что меня привлекает случай потешиться над приятелем за его же счет. Другой бы посоветовал тебе купить на эти деньги хороших книг, которые бы тебя образумили, но поскольку я знаю, что книг, способных на это, нет, я всего лишь скажу тебе проповедь на стих «Они же рассматривали меня»; слушай внимательно. Я имею удовольствие считать себя другом г-на де Корвиля, а дружба, по мнению мудрецов, существует лишь между людьми порядочными, то есть такими, которые посильно следуют своей природе. Ты скажешь, что есть люди, которые от бесстыдства хотят иметь такого друга, каким не могут быть сами, и требуют от друзей того, чего не способны им дать; к этому ты прибавишь, что и у рыб, и у птиц, и у зверей есть тяга сбиваться в стаи и что я едва ли соглашусь уподобить наши с г-ном де Корвилем отношения и таким людям, и этим рыбам. Ты прав: мы не таковы. Истинная дружба, по моему мнению, означает, что человек ищет себе подобного не по нужде и не из корысти, но оттого, что по природе склонен к щедрости и превыше всего ценит возможность делиться тем, что имеет. Справедливо сказал кто-то из древних: «Если бы я взошел на небо и стал там, видя пред собою великолепие целого мира, сияние светил и стези планет, которым мы обязаны всеми занятиями нашей похоти и всяким побуждением нашей гордости, — если бы я видел все это и многое сверх того, но при этом не имел кому поведать об увиденном, я почитал бы себя несчастнейшим существом на земле». И если я годен хоть на что-нибудь, я сделаю для г-на де Корвиля то, что покойный Миньяр сделал для своей дочки, — ведь он, пока был здоров и рука ему повиновалась, писал ее в версальской галерее и в Сен-Клу, так что благодаря искусству своего отца она побывала на небесах, куда, надеюсь, хоть иногда попадает благодаря стараниям своего мужа, и во многих других местах, коих никогда не посетит иным способом; и, уж конечно, маленькая Миньяр предпочтет, чтобы ее видели святой Цецилией в эмпирее, Дидоной во дворце и Прозерпиной в преисподней, чем добронравной супругой в доме г-на Фекьера.

На этом г-н де Бривуа заканчивал проповедь, в которой брат Жак, надо сказать, далеко не все понял, и пускался в обсуждение того, что им следует написать в новом письме.

Между тем г-н де Корвиль листал большой том с жизнеописаниями прославленных мужей, дабы сразу вслед за Господом нашим, погруженным в полутьму, из которой осторожно выступали ангелы и пастухи, найти Архелая, с насупленными бровями и в зубчатой диадеме. Г-н де Корвиль смотрел на портрет его жены с нежным, ускользающим взором и вспоминал то немногое, что знал о ней: как к ней пришел во сне ее покойный, юный муж, горько попрекая, что она забыла его любовь и вступила в новый брак: но он-де избавит ее от этого бесславия, так что пусть она собирается, скоро он вернет ее к себе и учинит меж ними все по-прежнему. Г-н де Корвиль представлял, как она рассказывает это кому-то в саду, положив руку на край фонтана, а ее рукав намокает и к нему с разных сторон подплывают красные и белые рыбьи спины, и как через несколько дней она умирает без видимых причин. Он вспоминал и самого Архелая, его неумолимое злопамятство, пир с друзьями, среди которого его застало императорское повеление, его дом, описанный и проданный, громоздкий ворох моральных прописей, который он повлек за собой на чужбину по милости людей, вздумавших писать о его судьбе; вспомнил он и о сне, бывшем Архелаю незадолго до изгнания. При следующей встрече с братом Жаком он отметил странность того, что Архелай избегает говорить о своем знаменитом сне, вынуждая нас почерпать сведения из сомнительных источников. Брат Жак отвечал, что если всемогущее Время, отнявшее у нас то и то, и больше того, вернуло нам письма Архелая, то можно надеяться, что оно приложит руки к тому, чтобы Архелай высказался обо всем, что нас интересует. Когда брат Жак сообщил г-ну де Бривуа, в какую сторону ветер гонит их поэтическую ладью, открылось неожиданное затруднение. Г-н де Бривуа не помнил, в чем заключался сон Архелая, столь же странный, сколь и знаменитый. Спрашивать об этом самого г-на де Корвиля было бы неуместно; ближайшим человеком в окрестностях, который мог открыть доступ к приличной библиотеке, был епископ, но по некоторым причинам г-н де Бривуа не мог рассчитывать на его любезность, а книжное собрание, вверенное попечению брата Жака, прискорбным образом не содержало изданий, в коих можно было бы справиться. Когда г-н де Бривуа убедился в этом, он пришел в ярость.