Читать «Секреты и сокровища» онлайн - страница 67

Макс Фрай

Он поставил железную, похожую на решетку метро, кровать в моей столовой, смахивающей больше на кладовку, и заполонил все углы пластинками Гинзбура и коробками из-под винных бутылок, распаковывать которые он, кажется, и не собирался.

Успеется говорил он, там у меня лишние вещи века, их выпускать опасно, успеется.

Свинку — ее звали Богмелочей — он держал в круглой птичьей клетке и брал с собой на занятия, в карманах у Косточки всегда были черные свинкины катышки, так что мелочь на кофейный автомат я у него не просила.

По утрам он выворачивал шею перед зеркалом, пытаясь разглядеть свой разлохмаченный затылок, где ему мерещилась розоватая проплешина, я посмеивалась, вспоминая свою питерскую няню, считавшую, что круглая лысина означает мужскую силу, но Косточка мне не верил и терзался предчувствиями.

Он считал себя малокровным и до самого лета носил разноцветные свитера из ангорской шерсти, предмет моей горькой зависти, однажды я примерила парочку в его отсутствие, свитера пахли жженым сахаром, так пахли ломкие домашние карамельки на нашей даче, мы с братом набивали ими карманы, а вечером выгребали подтаявшую крошку, ванильный лес! это он мне потом объяснил, Серж Лютан! сказал он, и поводил перед моим носом скучным прямоугольным флаконом без этикетки.

На стене в своей спальне он повесил юношу Джорджоне, пририсовав ему пчелиные радостные усы и брови, а рядом — картонку с надписью: «Пусть никто не выходит в сандалиях, подбитых гвоздями».

Я долго ходила вокруг, пытаясь разгадать ускользающий смысл предупреждения, в конце концов Косточка не выдержал и объяснил. Это напоминание о тех временах, когда преследуемые люди прятались в пещерах, сказал он с невыносимо грустным видом, они опасались, что следы от подбитой гвоздями обуви могут открыть врагу место, где скрываются беглецы.

Разве у тебя есть враги? недоуменно спросила я, но он туго наморщил нос и постучал себя по лбу согнутым указательным пальцем. Он всегда так делал, когда хотел сказать, что я ляпнула непростительную глупость. В такие моменты, я вспоминала, что он мой профессор, а я его студентка, и каждый раз заново удивлялась.

Косточка закончил наш колледж много лет назад и остался в нем работать, ему просто лень было изучать новый маршрут, он любил ходить по утрам не задумываясь, как лошадь, бредущая на луг по знакомой пыльной дороге, платили ему peu d'argent, зато у него всегда было время, живая натура и вволю хорошей желтоватой бумаги.

Ссориться мы начали в первый же день и не переставали уже никогда. Ссорился Косточка самозабвенно, он мог встать из-за стола в кафе, выйти на улицу и быстро вернуться с новым, ослепительным аргументом, где он там его подбирал, не знаю, но привычка уходить на улицу во время ссоры есть теперь и у меня.

Особенно славно у нас выходило ссориться на людях, правда — только в гостях, дома у Косточки быстро иссякало вдохновение, и он молча уходил с кухонной avant-scene, хмурясь и унося с собою — как бы невзначай — недопитую бутылку, отчего я, оставшись за пустым столом, чувствовала себя вдвойне осиротевшей.