Читать «Демоны со свастикой. Черные маги третьего рейха» онлайн - страница 51

Наверное, Готта ждала бы судьба Вебера, если бы в один из осенних дней 1930 года его книга не оказалась на столе у Рудольфа Гесса. К тому времени у нацистов уже была своя разработанная расовая арийская теория. Родину арийцев искали везде — oт Атлантиды (об этом я еще скажу позже) до Гренландии и Тибета. Причем все эти гипотезы вовсе не конфликтовали. Да и для теории Готта было нужно немногое: только отождествить арийцев с антарктами.

Действительно, именно они, приплывшие несколько тысяч лет назад на своих кораблях, расселились по «теплым» континентам и основали свою цивилизацию. При этом арийцы волей-неволей смешивались с обитавшими тогда на этих материках древними людьми — по сути, полуобезьянами, — при этом портя свою чистую кровь. А дальше в дело вступал географический фактор. Там, где этих полуобезьян было много — в Африке и Средиземноморье, регионах с исключительно мягким климатом, — арийцы почти полностью растворились в их рядах. А в Северной Европе (Германия, Скандинавия), где для полуобезьян было слишком холодно, арийская раса сохранилась почти в первозданном виде. А если это так, значит, в Антарктиде до сих пор обитают истинные арийцы, сверхлюди, полубоги!

Гесс устроил Готту аудиенцию у Гитлера, который с радостью его принял. В 1933 году Готт пришел в «Аненербе» — на должность главы Антарктического отдела. С этого момента и готовилась специальная антарктическая экспедиция, которую я исследовал отдельно и о которой говорится в одной из моих предыдущих книг — «Свастика во льдах». Отправленная в Антарктиду в 1938 году, экспедиция сразу же находит следы древней цивилизации.

В наследство от близкого друга моего отца, Олафа Вайцзеккера, очевидно, его коллеги по «Аненербе», мне достались его бумаги. Зная, что я интересуюсь прошлым своего отца, дядя Олаф завещал мне в том числе и свой арктический дневник, откуда мы можем узнать многое глазами очевидца тех событий.

14 октября 1938 года. Наши самолеты долго кружили над горной долиной — пилоты понимали, что двух попыток сесть у нас не будет, и старались не ошибиться. Наш «дорнье» первым заходит на посадку. За окнами мелькают отвесные скалы. Наконец мы касаемся земли. Машина катится по какому-то покрытию, как по взлетной полосе) берлинского аэродрома. Но мы до последней секунды не можем расслабиться: кто знает, что там впереди? Наконец машина останавливается. Мы выходим на свежий воздух. Второй «дорнье» садится следом, но мы не смотрим на него; перед нами расстилается панорама мертвого города! При просмотре фотоснимков в лагере некоторые скептики высказывали предположение, что никакого города на самом деле нет и «руины» не более чем причудливое творение природы. Сейчас они уже и не пытаются что-то доказать, а стоят рядом со мной с разинутыми ртами.

То, что перед нами небольшой город, несомненно. Остатки зданий, в которых сохранились дверные и оконные проемы; ступени лестниц; черные обелиски — вот первые детали, которые жадно впитывает в себя наш мозг. То, на чем мы стоим, — ровная скальная поверхность. Мы так и не смогли понять, что это: тщательно обтесанный скальный выступ или каменные блоки, пригнанные друг к другу с поразительной точностью. В глубине виден ступенчатый храм, напоминающий ацтекские пирамиды. Скоро, совсем скоро мы вдоль и поперек облазаем все эти руины; но сначала нужно разбить лагерь, за что мы и принимаемся.

Лагерь был разбит в одном из сооружений, находящихся рядом со «взлетной полосой». В тот же день ученые приступили к планомерному обследованию города. Поселение было разделено достаточно широкими улицами на прямоугольные кварталы, застроенные каменными домами. От некоторых домов остались лишь фундаменты, а другие были почти совершенно целыми. «Взлетная полоса», проходившая по самому центру города, была, судя по всему, главной улицей, возможно — местом празднеств и торжественных церемоний. Одним концом она упиралась в ступенчатую пирамиду — скорее всего, огромный храм, удивительно напоминавший аналогичные культовые сооружения ацтеков. Другим — в (остатки большого здания, которое ученые окрестили «дворцом».

На площади перед пирамидой стоял высокий черный обелиск, покрытый письменами и изображениями. Ученые ожидали увидеть иероглифы, но, судя по всему, у оставивших надписи был какой-то свой алфавит, отдаленно напоминавший рунический. Естественно, все надписи были тщательно сфотографированы. По углам площади стояли четыре скульптуры, напоминавшие великанов с острова Пасхи, но примерно в два раза меньше по размеру. Вход в пирамиду ученые так и не смогли обнаружить, зато поднялись на ее вершину и осмотрели панораму мертвого города. Примерно посередине широкую магистраль делила на две половины другая, перпендикулярная ей улица. Не такая широкая, она обоими своими концами упиралась в скалы. 15 октября 1938 года. Двигаемся по перпендикулярной улице. Все более или менее интересное фотографируем. К сожалению, практически нет мелких предметов, которые мы могли бы унести с собой. Дома от центра к окраине становятся все более простыми, без изысков. Куно говорит, что лучшей находкой для нас стало бы кладбище — там мы нашли бы и все интересующие нас предметы, и бренные останки здешних обитателей. В царящей здесь гробовой тишине его слова звучат зловеще. Конечно, никакого кладбища мы не нашли, да и неизвестно, где здешние обитатели хоронили своих мертвецов — может быть, под полом собственного дома, а может, сжигали их на кострах и развеивали прах по ветру. Рассуждая об этом, мы доходим до конца улицы. Она упирается в раскрытую пасть пещеры, по бокам которой стоят два каменных обелиска. Тщательно фотографируем надписи и рисунки. Потом входим под пещерные своды. По-хорошему, сюда нужно бы веревки и мощные фонари, но мы решаем не углубляться далеко, а вернуться со снаряжением на следующий день. Впрочем, несколько десятков метров пути — и мы понимаем, что возвращаться не придется. Дорогу преграждает каменный обвал. Исследуем пол и стены пещеры. Под ногами — ровная поверхность с двумя узкими неглубокими канавками. Колея для телег? Похоже на то. Куно опять шутит, что это напоминает ему трамвайные рельсы. На стенах — необычный орнамент, причудливо переплетающиеся друг с другом линии. Выходим на свежий воздух. Всех нас не оставляет чувство, что за нами пристально наблюдают. Наблюдает этот мертвый город из пустых глазниц своих окон и дверей. По ночам бывает страшновато...