Читать «Клеменс Меттерних. Его жизнь и политическая деятельность» онлайн - страница 39

“Мы хотим сделать хорошее и благородное дело, – говорил Александр английскому уполномоченному лорду Стюарту. – Мы восстановим независимость Польши и дадим ей в государи либо одного из моих братьев, либо мужа моей сестры” (Ольденбургской герцогини). – “Я в этом не вижу независимости Польши”, – ответил Стюарт.

При таком настроении дипломатов заседания конгресса легко принимали очень бурный характер. Когда в первый раз Талейрану удалось попасть на одно из предварительных собраний, 6 октября, он заметил, что против принятого регламента возле немецкого министра Гарденберга сидит еще какой-то прусский чиновник, – как оказалось потом, это был Гумбольдт. Талейран сердито спросил: “А этот господин что делает здесь?” – “Гарденберг глух, – объяснил кто-то, – и Гумбольдт приставлен к нему в помощники”.

Талейран, хромой от рождения, топнул своей больной ногой и сказал: “Если недуг дает право на это, так я тоже требую себе помощника”. На этом заседании должен был быть определен окончательный порядок занятий конгресса. Талейран в пику Пруссии потребовал, чтобы внесли в протокол как предварительное замечание, что конгресс будет руководствоваться постановлениями международного права. Это предложение вызвало бурную трагикомическую сцену: “Г-н де Гарденберг, – пишет Талейран, – встал и, опираясь кулаками на стол, начал кричать громко, как все люди, страдающие глухотою: “Нет, милостивый государь... международное право... это бесполезно. К чему говорить, что мы будем руководствоваться международным правом? Это само собою понятно!” Я ему ответил: “Если это понятно на словах, то будет понятнее на письме”. Г-н де Гумбольдт вмешался: “Какое дело до нас международному праву?” Я же ответил: “Оно дает вам возможность быть здесь”.

Талейран добился своего, а Генц, постоянный секретарь конгресса, вставая, сказал: “Господа, это заседание будет записано на страницах истории, но, конечно, не я стану его записывать...”

Вернемся теперь к Меттерниху.

Мы видели, что его первые действия были направлены против Талейрана. Он отлично знал его силу и боялся, что Талейран составит себе партию из мелких властителей Германии и Италии, с которыми у Австрии было немало спорных вопросов. Суждения Талейрана о Меттернихе в эти первые дни его пребывания в Вене тоже были проникнуты враждебным чувством. Он его называет в своих письмах “недорослем”, “человеком изворотливым, меняющим свои убеждения еженедельно”. Но скоро события их сблизили.

Главным желанием Меттерниха было поссорить Пруссию с Россией. С этой целью он выразил Александру намерение поддержать его в польском вопросе, но с условием, что тот, со своей стороны, потребует от Пруссии, чтобы она отказалась от своих завоевательных видов на Саксонию. Неизвестно, поддался ли Александр интриге Меттерниха, но достоверно то, что Меттерних сделал одновременно аналогичное предложение и Пруссии: он обещал помочь ей овладеть Саксонией, если она будет сопротивляться русским претензиям на Варшавское герцогство. Дабы еще больше запутать свою интригу, Меттерних дал понять Гарденбергу, что Александр не прочь разойтись с Пруссией, если Австрия согласится уступить ему Варшавское герцогство. Прусский министр увидел в этом факте измену со стороны Александра, давшего ему слово поддержать Пруссию, и при первой встрече вступил с ним в объяснение. Здесь и обнаружилась вся интрига, подстроенная Меттернихом. Результатом этого инцидента была бурная сцена между царем и австрийским министром, закончившаяся полной ссорой. Меттерних старался взвалить все на глухоту Гарденберга, не понявшего будто бы его слов, но Александр, отлично знавший приемы хитрого дипломата, не хотел верить его объяснениям. “Меттерних – единственный человек в Австрии, – говорил он, – который позволяет себе столь мятежный язык”. Александр не ограничился этими словесными порицаниями; он послал Меттерниху вызов. По тем или другим причинам дуэль не состоялась, но Александр и Меттерних перестали раскланиваться и, насколько это было возможно, избегали встреч.