Читать «Александр Иванов. Его жизнь и художественная деятельность» онлайн - страница 62

Когда смолкли звуки последней молитвы и священники удалились, толпа все еще неподвижно стояла над разверстой могилой, точно не хотела еще расстаться с нею. Тогда среди водворившейся глубокой тишины выступил вперед молодой человек и произнес прощальное слово; за ним – другой. Много упреков пришлось выслушать впоследствии молодым ораторам, их обвиняли в непочтительности к старшим, которым они должны были предоставить слово, в отсутствии чувства меры. Быть может, все эти упреки были вполне основательны, быть может, речи молодых почитателей Иванова и грешили всеми указанными недостатками, но все же не нужно забывать, что это были речи, вырвавшиеся из глубины полных симпатии молодых сердец, слишком горячие, чтобы быть вполне обдуманными, слишком искренние, глубоко прочувствованные, слишком проникнутые глубоким трагизмом минуты, чтобы в достаточной степени соблюсти чувство меры… «Первые, у кого горе отозвалось особенно больно, – говорит Крамской, сам сильно потрясенный смертью Иванова, – были молодые сердца и горячие головы студентов». Кто знал любовь Иванова к молодежи, согласится, что именно ей и следовало говорить на его могиле; и если бы художник мог слышать раздающиеся над ним молодые взволнованные голоса, он помирился бы со многими из перенесенных страданий и из глубины своей холодной могилы послал бы горячее спасибо своим юным, чистым сердцем друзьям. Когда умолк второй оратор, вышел из толпы еще третий юноша и прочел стихотворение, написанное князем Вяземским за два дня до смерти художника, который умер, не узнав о его существовании. Этим стихотворением мы закончим наш очерк.

Александру Андреевичу ИвановуЯ видел древний Иордан.Святой любви и страха полный,В его евангельские волны,Купель крещенья христиан,Я погружался троекратно,Молясь, чтоб и душа мояОт язв и пятен бытияВолной омылась благодатно.От оных дум, от оных дней,Среди житейских попечений,Как мало свежих впечатленийОсталось на душе моей!Они поблекли под соблазномИ едким холодом сует:Во мне паломника уж нет,Во мне, давно сосуде праздном.Краснею, глядя на тебя,Поэт и труженик-художник,Отвергнув льстивых муз треножникИ крест единый возлюбя,Святой земли жилец заочной,Ее душой ты угадал,Ее для нас завоевалСвоею кистью полномочной.И что тебе народный суд?В наш век блестящих скороспелок,Промышленных и всяких сделокКак добросовестен твой труд!В одно созданье мысль и чувство,Всю жизнь сосредоточил ты;Поклонник чистой красоты,Ты свято веровал в искусство.В избытке задушевных сил,Как схимник, жаждущий спасенья,Свой дух постом уединенияТы отрезвил, ты окрылил.В искусстве строго одинокомТы прожил долгие года,И то прозрел, что никогдаНе увидать телесным оком.Священной книги чудесаТебе явились без покрова,И над твоей главою сноваРазверзлись в славе небеса.Глас вопиющего в пустынеТы слышал, ты уразумел —И ты сей день запечатлелС своей душой в своей картине.Спокойно лоно светлых вод;На берегу реки – Предтеча:Из мест окрестных, издалечеК нему стекается народ;Он растворяет упованьюСлепцов владеющую грудь;Уготовляя Божий путь,Народ зовет он к покаянью.А там спускается с вершинНеведомый, смиренный странник:«Грядет он, Господа избранник,Грядет на жатву Божий Сын,В руке лопата: придет время,Он отребит свое гумно,Сберег пшеничное зерноИ в пламя бросит злое семя.Сильней и впереди меняТот, кто идет вослед за мною:Ему – припав к ногам – не стоюЯ развязать с ноги ремня.Рожденья суетного мира,Покайтесь: близок суд. БедаДревам, растущим без плода:При корне их лежит секира».Так говорил перед толпой,В недоуменье ждавшей чуда,Покрытый кожею верблюдаПосланник Божий, муж святой.В картине, полной откровенья,Все это передал ты нам,Как будто от Предтечи самТы принял таинство крещенья.