Читать «Джордж Байрон. Его жизнь и литературная деятельность» онлайн - страница 61

После индивидуализма и тщеславия самыми выдающимися чертами характера Байрона были его необыкновенная впечатлительность и страстность, которые он тоже унаследовал от своей матери. До чего доходила его впечатлительность, видно из того, что с ним не раз случались истерические припадки в театре в то время, когда он смотрел на игру хорошего артиста в трагической роли. Темперамент его был чисто южный – горячий и страстный; оттого-то он и чувствовал себя так хорошо в Италии и Греции. Хотя он обнаруживал замечательное самообладание и мужество в присутствии опасности, однако в обычных случаях не был в состоянии сдерживать себя, не умел управлять собой и действовал всегда под влиянием первого импульса. Подобно своей матери, поэт был способен и на самую свирепую ярость, и на самую трогательную нежность. Вследствие крайней впечатлительности настроение духа у него менялось часто и неожиданно, а так как он действовал всегда под влиянием импульса, то отсюда происходило, что он так же скоро менял свои решения, как и принимал их, и что он вообще очень часто противоречил себе как на словах, так и на деле. Эта крайняя импульсивность, соединенная с болезненной впечатлительностью, делала его отношения с людьми крайне неровными и не раз бывала причиной того, что он оскорблял людей, к которым чувствовал уважение, и поступал жестоко с теми, кого всегда любил. Та же неровность замечалась и в его беседах. Известный французский писатель Стендаль (Бейль), имевший возможность провести в обществе поэта много вечеров в то время, когда тот жил в Италии, следующим образом характеризует его как собеседника. «Всякий раз, как Байрон бывал возбужден и говорил с воодушевлением, чувства, которые он обнаруживал, бывали благородны и возвышенны. Тогда беседы наши бывали самые прекрасные, в каких я когда-либо принимал участие. Они вызывали во мне массу новых идей и необыкновенно высокие чувства. Но великий человек проявлялся в нем каждый вечер только на полчаса; все остальное время он был англичанином и лордом…» При своей необыкновенной впечатлительности Байрон обладал еще и до болезненности развитым воображением. Он способен был благодаря этому жить не только настоящим, но и давно прошедшим, так как воображение его воскрешало то, что уже давно умерло, а крайняя впечатлительность давала ему возможность переживать прошлое так же полно, как если бы оно было настоящим. Много лет спустя после третьей любви своей он еще был способен плакать над первой, до такой степени живо он представлял ее себе. Но это же болезненное воображение его способно было превращать не только прошлое в настоящее и мертвое в живое, но и фантазию в действительность. Многие страдания его были только продуктами его воображения, но он чувствовал их столь же живо, как если бы они происходили в действительности. С таким характером невозможно быть счастливым, даже если внешние условия этому вполне благоприятствуют. Но Байрон своей импульсивностью и неспособностью управлять собой сумел и внешний мир вооружить против себя, и создать среду столь же малоблагоприятную для спокойствия и счастья, как и та дисгармония, которая царила внутри него. Чудовищный индивидуализм держал его внимание всегда прикованным к его собственному «я»; до болезненности развитое воображение сосредоточивало всю свою силу главным образом на том же «объекте»; прибавьте к этому крайнюю впечатлительность, усиливавшую действие его воображения, и тогда станет понятным, почему он ни когда не чувствовал себя ни счастливым, ни удовлетворенным и почему самое бурное веселье часто совершенно неожиданно сменялось в нем тяжелой грустью.