Читать «Джордж Байрон. Его жизнь и литературная деятельность» онлайн - страница 37
Николай Николаевич Александров
Если бы к нему относились более терпимо! Но на это добродетельная и безукоризненная супруга его, вышедшая замуж за него с тем, чтобы спасти его душу от угрожавшей ей гибели, оказалась совершенно неспособной! В трогательном стихотворении «Прости, и если навсегда…», вылившемся из души поэта некоторое время спустя после его развода с женой, единственное, в чем он упрекает леди Байрон, это – в бездушной нетерпимости. Это стихотворение он писал, обливаясь буквально слезами в момент мучительной тоски по безвозвратно погибшему семейному своему счастью…
Семейное несчастье Байрона послужило многочисленным врагам прекрасным предлогом для новой атаки против него. Теперь уже громко ругали поэта даже те, кто до того не осмеливался открыто выступить против него. Молчание леди Байрон насчет причин развода подало повод к многочисленным и нелепейшим слухам. Рассказывали и писали, что поэт подвергал жену свою самым бесчеловечным жестокостям; что он будто бы женился на ней только для того, чтобы отомстить ей за ее первый отказ ему; что он пугал ее пистолетными выстрелами в то время, когда она лежала в постели; наконец, что он будто бы при жене принимал у себя в доме свою любовницу, какую-то актрису, и т. д. Во всем этом не было ни капли правды, но всему этому очень охотно верили все те, которые всего лишь за три года до того чуть ли не обожали его.
«Тогда, – говорит профессор Никольс, – произошел тот взрыв британской добродетели, который так хорошо описан Маколеем и над которым так жестоко смеялись на континенте. Байрона обвинили во всех возможных и невозможных пороках. Его сравнивали с Сарданапалом, Нероном, Тиберием, герцогом Орлеанским, Гелиогабалом, Сатаной, со всеми гнусными личностями, упомянутыми в священной и светских историях. Все его добрые дела поносились, явно бескорыстные поступки ложно истолковывались. Его предостерегали не показываться ни в театре, иначе его освищут, ни в парламенте, если он не хочет, чтобы его там оскорбили. За день до его отъезда один из друзей заявил ему, что он боится, как бы толпа, которая соберется около экипажа, не подвергла его насилию…» Салоны высшего света так же внезапно закрылись для поэта, как за три года до того открывались перед ним. «Мы не знаем, – говорит знаменитый английский историк, лорд Маколей, – зрелища более комического, чем британская публика во время одного из ее периодических припадков добродетельности… Байрон был тогда виновен в том преступлении, за которое обыкновенно наказывают более жестоко, чем за все другие. Он удостоился до этого слишком большой славы, он вызвал слишком горячие восторги, и публика, со своей обычной справедливостью, наказывала его за свою же собственную глупость».