Читать «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы» онлайн - страница 38
Дмитрий Сергееевич Мережковский
Храм Божий на горе мелькнул,И детски-чистым чувством верыВнезапно на душу пахнул.Нет отрицанья, нет сомненья,И шепчет голос неземной:Лови минуту умиленья,Войди с открытой головой!Как ни тепло чужое море,Как ни красна чужая даль, —Не ей поправить наше горе,Размыкать русскую печаль!Храм воздыханья, храм печали —Убогий храм земли твоей:Тяжело стонов не слыхалиНи Римский Петр, ни Колизей!Сюда народ, тобой любимыйСвоей тоски неодолимойСвятое бремя приносил —И облегченный уходил!Войди! Христос наложит рукиИ снимет волею святойС души оковы, с сердца мукиИ язвы с совести больной…Я внял, я детски умилилсяИ долго я рыдал и билсяО плиты старые челом,Чтобы простил, чтоб заступился,Чтоб осенил меня крестомБог угнетенных.Бог скорбящих,Бог поколений предстоящихПред этим скудным алтарем!Вот истинный Некрасов, бессмертный русский поэт! Это чистейшее откровение духа, т. е. самая возвышенная и свободная религия. И заметьте, как в этих строках он далек от мелких насущных вопросов жизни, от злобы дня, от цифр и деловой статистики. Поэт достигает великой красоты, служит ей бескорыстно, как Пушкин, как Лермонтов, как служили и будут ей служить все истинные поэты на земле. Некрасов против своей воли доказал, что Пушкин, не понятый реалистическими народниками, был прав. В самом деле, поэты —…
рождены для вдохновенья,Для звуков сладких и молитв.Родина всю жизнь, до последнего вздоха, сливалась для него с таинственным и чистым видением покойной матери. Это высочайший символ любви к родной земле, какой только есть в русской поэзии:
Треволненья мирского далекая,С неземным выраженьем в очах.Русокудрая, голубоокая,С тихой грустью на бледных устах,Под грозой – величаво-безгласная,Молода, умерла ты, прекрасная,И такой же явилась ты мнеПри волшебно-светящей луне.Да! Я вижу тебя бледнолицуюИ на суд твой себя отдаю.Не робеть перед правдой-царицеюНаучила ты музу мою;Мне не страшны друзей сожаления,Не обидно врагов торжество,Изреки только слово прощенияТы, чистейшей любви божество!И поэт жаждет мученической смерти, чтобы доказать свою любовь к Ней — все равно, к Матери или к Родине – эти два великих, многострадальных образа для него сливаются. Разве такая поэзия – не религия?
Много суетного, болезненного и даже порочного в Некрасове-журналисте, скептическом современном человеке, деловитом издателе, сатирике, пишущем хлесткие стихи на злобу дня. Но те, кто говорят, что он – не художник, останавливаются на шероховатой, прозаической и холодной поверхности, не умеют проникнуть в живую глубину поэзии. Там, за полемикой, утилитарным уродством, суетой и грязными петербургскими сумерками, в глубине души его не потухает тихий, всепримиряющий свет народного евангельского идеала, о котором Кольцов так хорошо сказал:
Но жарка свеча ПоселянинаПред иконою Божьей Матери.И Некрасов сам это чувствовал. В безверии, в отчаянии, на краю могилы он протягивает к Ней, к Матери, свои руки и знает, что Она исцелит его и убаюкает, знает, что беспредельная любовь к родине – его сила, его оправдание перед людьми и перед Богом, его красота. И с вдохновенною гордостью восклицает он, прощаясь с жизнью: