Читать «Фавн на берегу Томи» онлайн - страница 98

По его словам, в итоге Борода засунул бедолагу учителя в бочку изпод сельди и, прикинувшись портовым грузчиком, проник в трюм парохода «Ермак», и они совершили недельное плавание по рекам Иртыш и Обь, пока не добрались до Томска. Здесь Борода предъявил учителя и его бумаги властям, и странному безлошадному ямщику заплатили сполна. А потом произошло то, что обычно бывает с русскими ямщиками, лишившимися лошади, — Борода пропил вырученные за доставку учителя деньги и оказался на паперти.

Перед тем как уснуть за столом, Максим Серб еще раз наградил растерянно моргающего учителя внимательным дружеским взглядом, потом положил на стол драную папаху и уронил на нее отяжелевшую голову.

В «Славянском базаре» ошарашенный вестью учитель просидел до первого часа ночи. Когда опустевший зал трактира наполнился стуком стульев, которые, переворачивая, швыряли на длинные общие столы ставшие вдруг вольными и грубыми половые, Бакчаров взглянул на свои большие серебряные часы и поднялся с места.

Как только он, покачиваясь, вышел за дверь, в лицо ему ударил холодный порыв речного ветра, и от стужи по щекам мигом потекли слезы.

В мглистой дымке по черной реке, тихо катящей свои громадные воды, извергая клубы черного дыма, чуть пыхтя и мерно шумя гребными колесами, медленно проплывало наряженное огоньками большое речное судно.

Проводив немного пароход взглядом, Бакчаров обернулся и пошел по грязной пустынной площади через Базарный мост прямо в «Сибирский Левиафанъ».

Когда уже слышались звуки скрипок, он вышел на середину дороги, остановился под вывеской, расправил руки и крикнул темным окнам второго этажа:

— Я тебя не боюсь! Слышишь? Я не боюсь тебя!

И когда он кричал, пар валил у него изо рта и он чувствовал в себе силы. Дмитрий Борисович знал, что вряд ли его услышат и вряд ли Человек выйдет к нему на бой с длинным мечом и в рогатом шлеме. Но после каждого гневного вопля ему становилось легче. Накричавшись до хрипоты, он тяжко раскашлялся, слепил комок из грязного снега и запустил в вывеску «трактiръ, финскiя бани и номера СИБИРСКIЙ ЛЕВИАФАНЪ». Потом, не в силах остановить тошный кашель, он подошел к краю дороги и присел на деревянный тротуар. Достал платок и стал дышать через него, утихомиривая терзающий горло кашель.

Придя в себя, он поднялся и, пошатываясь, вошел в «Левиафанъ», чудом не грохнулся со ступеней и оказался в знакомом злачном чаду. Музыка играла заводная, и, конечно же, пел Человек.

— Пойпой, — бормотал Бакчаров, пробираясь между рядами, чтобы занять свободное место. — Пой, пройдоха. Я с тобой позже поговорю. Ты мне за все ответишь, цыганская рожа, бестия…

Бакчаров пристально смотрел, как поет Иван Александрович, смотрел прямо ему в лицо, ибо знал, что исполнитель не наградит его ответным взглядом. И даже если заметит его, то попросту не подаст виду. Бакчаров смотрел, внутренне угрожая Человеку, и думал о предстоящей схватке, о том, что без Чикольского не уйдет.

Когда Человек ушел, Бакчаров еще посидел, набираясь духу.