Читать «Фавн на берегу Томи» онлайн - страница 48

— Господин учитель будет работать в Евиной гимназии, — словно не заметив старушечьей ярости, бодро сказала девушка.

— Знаем мы таких господинов учителей! — ничуть не стесняясь Бакчарова, ревела старая ведьма. — Добро бы чтонибудь стоящее, ради чего хвост подымать, а то вон какая невидаль, кобель, балагурить наученный, рукиноги дрожат, только и забот день и ночь, за где потрогать барышень…

— Я попросил бы, Альмира Тимофеевна, придерживаться выражениев! — до глубины души возмутился Бакчаров такому о себе отзыву.

— Молчи, грыжа астраханская! — рявкнула в ответ рассвирепевшая ведьма. — Душегуб! Мать твою, мокрохвостку, я во как знаю, кошку драную, трепаный подол! Тебя в чулане делали, севрюжью кровь, поангличански ругалися! Все, все я о тебе знаю, черт косой, глазенапа очкастая. От хороших делов из Россииматушки в Сибирь никого еще не сослали, язвить меня в темя…

— Тсс! — приставила к губам палец девушка. — Отстаньте, бабушка, от господина учителя. Умоляю, замолчите, пожалуйста.

У Бакчарова глаза вылупились от всего сказанного, и очки от удивления сползли по носу. А старуха схватила Лизу за руку и повела прочь из гостиной.

— До свидания, господин учитель, — мелодично попрощалась с Бакчаровым девушка. — А вы не толкайте, бабушка, я сама иду уже…

— Кто тебя толкал, бесстыжие глаза, отставная невинность, недотрога бульварная… — кряхтела старуха, упрямо уводя девушку.

Бакчаров ненадолго остался один. Ему было жалко девочек. Особенно младшую. Она была не красавица, но очень милая, ласковая и, судя по всему, добрая.

Залимиха вернулась и повела Бакчарова обратно в свою колдовскую лабораторию. Печной дым сменился едким чадом, кругом потрескивали церковные свечи, но Бакчарову показалось, что в сенях стало еще темней.

Бабка отворила дверь на улицу и сказала Бакчарову:

— Значит, так, иди, обойди дом и сорви с могилки соломинку, чтобы была полая. Да смотри, чтобы дулось через нее.

Бакчаров с удовольствием вынырнул из преисподней на свежий воздух и подошел к могилам за домом. Почти на всех обелисках крохотного кладбища была одна и таже еврейская фамилия. Под крайней, самой ухоженной и роскошной плитой покоились супруги Шиндеры. Дмитрий Борисович сорвал хворостинку, подул в нее и вернулся к Залимихе.

Ведьма усадила его за стол с глубокой чашкой, в которой до краев было налито нечто густое, маслянистое и переливчатое, как ртуть. Жидкость дымилась едкими испареньями. Старуха откупорила пыльную банку, залезла в нее пальцами и изловила в ней две склизких поганки, одну с видимым удовольствием съела сама, а другую предложила Бакчарову.

Учитель разжевал безвкусный, тающий во рту гриб и заставил себя проглотить его.

— Теперь слушай внимательно, — сказала ведьма. — Склонись над зельем, сунь один конец соломинки в чашку, другой в рот возьми. Смотри внимательно на поверхность зелья и дуй, не отрываясь, в соломинку.

Ведьма забубнила заклинания, и Бакчаров стал усердно, не без интереса, исполнять все ему веленое. Когда он дул в соломинку, дымящаяся жижа не бурлила, а пузырем поднимаясь к его лицу, отражала его физиономию с надутыми, как у стеклодува, щеками и красными от напряжения глазами, потом пузырь лопался, обдавая Бакчарова густым жаром, и надувался заново. Бакчаров всматривался слезящимися глазами в переливчатую, скользящую как мыльный шар поверхность, стараясь различить проносящиеся перед ним во время надувания кривые мутные образы. Вдруг ему стало плохо, закружилась голова, и в глазах потемнело.