Читать «Семь колодцев» онлайн - страница 18

Я было полез в кошелек, но раздумал.

— Знаете что? Я даю вам триста, и оставайтесь на всю ночь!

7

Как только в стране начался капитализм, мне очень захотелось стать «индивидуалом». То есть заняться частной индивидуальной деятельностью. Печь пирожки и продавать у метро, торговать на рынке турецкими тряпками, оказывать какие-нибудь услуги населению — все, что угодно, лишь бы взмахнуть на гребень волны, стать неотъемлемой частью новой благодатной жизни. А потом, заработав первые деньги, замахнуться на что-нибудь и покруче. Например, открыть молодежный центр или вообще зарегистрировать кооператив. Я не мыслил себя обычным инженером. Почему я, дипломированный строитель, работоспособный парень, должен был получать почти в три раза меньше пьяницы и прогульщика Вовочки, работника шиномонтажного цеха автобазы? Да и к черту любую государственную работу! Вон, люди сейчас за день гребут столько, сколько иной профессор и за десять лет не заработает.

Капитализм уже давно начался, а я все еще скитался. Нищий, в стоптанных ботинках, с бесполезной мелочью в кармане.

В те дни я был в полной жопе.

(Нет сомнений, что редактор посчитает своим долгом вычеркнуть это слово, но я ему не позволю. Я был именно там, где указал, и точнее не скажешь. Так что пардон пар-ле франсе!)

Но желание выйти в люди было огромным. Мои амбиции устремлялись к таким вершинам, что знакомые изумленно крутили у виска.

Начал я с того, что выписал газету «Коммерсант» и от корки до корки штудировал приходившие номера. Я уже чувствовал себя частью этого нового волшебного мира. Дело за малым: осталось лишь начать и кончить.

Мать звонила каждый день (я жил отдельно от родителей в маленькой холостяцкой квартирке). Она хотела, чтобы я устроился на «нормальную» работу, пусть даже на девяносто рэ. «Тебе нужен стаж! Сейчас ты тунеядец!» Упреки были бесконечными. Отец ей вторил. Когда я приезжал к родителям, чтобы поесть и стрельнуть очередной трешник, падре смотрел на меня так презрительно, как только он один и умел. Тяжело, уничижительно. «Иди работай!» Он, ветеран Великой Отечественной и заслуженный производственник, уже разочаровался во мне. Он списал меня на свалку истории. Он не мог понять: в кого я такой уродился?

В конце концов, мне стало стыдно. Я слишком близко к сердцу принял слова отца. Теперь я не хотел ни денег просить, ни даже объедать несчастных пенсионеров, и так обалдевших от начавшегося в стране безобразия. В магазинах тогда было шаром покати. Вскоре я перестал навещать родителей.

Мать все время зазывала, страдала. Отец хмурил брови и по субботам фанатично ходил на шумные коммунистические сборища.

Несколько попыток открыть свое дело закончились крахом. После этого неприятности посыпались, словно из рога изобилия.

Появились долги.

Я вынужден был то разгружать вагоны на плодоовощной базе, то спекулировать французским дезодорантом, то толкать дефицитные книги у книжного магазина.

За книги меня один раз загребли в отделение, отняли «товар» и настучали по печени. В КПЗ я провел три дня. Сокамерник, опытный спекулянт со стажем в две ходки, деловито объяснил, что я не «прописался», поэтому «книжная мафия» и сдала меня ментам.