Читать «Вам и не снилось» онлайн - страница 41

Галина Николаевна Щербакова

– Бросьте, – вмешалась Татьяна Николаевна. – Наговорились! У вас не челюсти – языки на электронике, не устают.

– А что вы, как педагог, думаете по этому поводу?

– Я не думаю. Я не знаю. Я первый раз слышу, что Роман уехал. Откуда я могу это знать?

– Ха! А по Юльке не видно?

Сказать Тане было нечего…

Так случилось, что она знала ленинградских родственников Романа. В позапрошлом году зимой она ездила в Ленинград с бывшим другом Мишей Славиным. Планировалось изысканное аристократическое турне – с гостиницей, Эрмитажем, БДТ и прочая, прочая, но все мечты нокаутом победила действительность. В гостинице мест не было, а если бы и были, им бы их все равно не дали: в паспорте не было необходимых штампов. Пришлось что-то искать. И нашли. Танин друг – раскладушку в коридоре, которую любезно выставила администраторша «Москвы». (С каким злорадством она на Таню посмотрела! Просто откусила электронной челюстью кусок причитающегося лично Тане счастья и не подавилась.) А Тане тогда пришлось воспользоваться адресом, который почти силой навязала Вера: «На всякий случай!» Она была обречена на изысканный домашний сервис и бесконечные семейные разговоры. Таню убила Верина родня. Убила их всепоглощающая уверенность в правильности своей жизни и своего предназначения. То есть ни грамма сомнения ни в чем! Даже безвременные смерти и потери в их родне воспринимались как нечто исключительно закономерное. Кто умер – тому надо было умереть. Кто жив – тому надо жить. Большая квартира была олицетворением этого удручающего оптимизма. Всюду по стенам висели портреты улыбающихся, смеющихся, хохочущих людей. Портреты красиво перемежались яркими грамотами и дипломами только первых степеней. Центром семьи была бабушка, вернее, мать. Бабушка была в курсе всего, читала все газеты и откликалась на все события письмами в редакцию: «Им надо знать мнение народа». У бабушки в жизни было одно слабое место – Вера. Младшая дочь жила не так активно, как бы хотелось бабушке. «Это от веса? Скорее всего». И она доставала Верины фотографии, где Вера улыбалась, смеялась, хохотала. С мячом и без, в купальнике и длинном платье для хора, Вера одна и Вера в коллективе. Но всюду Вера – стройная и смеющаяся.

– Это роды, – со вздохом говорила бабушка.

А поскольку родами появился Роман, то, естественно, он должен был являть собой компенсацию за несколько утраченный Верой оптимизм.

– Переехали бы они к нам, – говорила бабушка Тане, – и мы бы быстро вернули им эликсир бодрости. Вы знаете, когда я у них, Костя просто подымается из праха… У них тогда другой климат. А Ромасик ходит колесом от радости…

Таня едва выжила те четыре ленинградских вечера. «Каково там сейчас Роману! – думала она. – И что, действительно предынсультное состояние? У бабушки?!»

Таня звонила в дверь Лавочкиным и уже знала – ничего не случилось. Вера пела в полный голос, и было слышно по тому голосу, что у нее хорошее настроение. Она открыла ей и замерла: то ли от удивления приходу уже бывшей учительницы сына (с чего бы это!), то ли от предчувствия, что так просто Таня не пришла бы, значит?.. Значит, что? Что все это значит? А Таня смотрела на ее прическу, на это похожее на торт сооружение из лакированных, или, как говорят парикмахерши, «налаченных» колбасок с затвердело загнутой прядью на лбу. Тупейный Ренессанс. Символ жизненного благополучия. Апофеоз оптимизма.