Читать «Логарифмическая погоня» онлайн - страница 4

Сергей Павлович Бобров

— Ну, утешать-то ее вам еще, пожалуй, рано, — ответил я, предполагая, что меня привезли любоваться на новый роман. Мой друг был великий дока по нежной части и наисентиментальнейший фанфарон.

— Рано! — ответил он, — а кто же вам говорит, что не рано: люди пять месяцев женаты, и нежность, как сами видите, царствует первоклассная.

— Не поверю, — сказал я, — мне-то чего вы врете? им-то вы еще можете до поры до времени вбить в головы, что вы на чужое удовольствие ездите смотреть, а мне? — глупости!

Говорил я все это с ленцой, так как понял уже, что романом еще и не пахнет. Но зная маленькие слабости моего друга, думал ему польстить преждевременными подозрениями и излишней верой в его фоблазические достоинства, которым не страшна и пятимесячная давность. В чем и преуспел.

— Ну да, ну да, — заговорил он, усмехаясь и расплываясь, — известно вы — циник и не верите в добрые чувства… Вот лучше гляньте, — и он показал мне целую полку сверху донизу заставленную математическими сочинениями. Слово «менген» так и порхало по корешкам.

— Множество множеств? — спросил я.

— Оно самое.

Но хозяева вернулись, и мы пошли в столовую. Все было вкусно, славно, чисто, вплоть до горничной. Мир и благоволение. Если у вас неприятности с вашей красавицей, интриги на службе или еще что-нибудь в том же славном роде, — поезжайте-ка вы ужинать к инженеру, женившемуся пять месяцев тому назад вот на такой милой женщине, — забудете успокоитесь и получите полное удовольствие.

III

Нахт ист цум шлафен.

(Изречение ротмистра Гоппельгейма)

Зазевали в первом часу на терраске. Спать нас уложили в маленькой комнатке, большую часть которой занимала громадная синяя печка, обитая листовым железом, которое наверху гоффрировалось со всей своей железной грацией. Постели были с сенниками, свежее сено пахло за двоих, белье чистое нежило холодком и ароматом своей белизны.

В дверь постучались, влез инженер и принес нам спички: «Вот-с, а то у вас, может быть, нет»… и прибавив несколько острот, которые относились к разговору на террасе, пожелал спокойной ночи и уполз.

— Харр-ррошее дело, — сказал мой приятель, натягивая покрывало на нос, — шикарное дело: — умеют же люди так жить, инда завидки берут. А у нас с вами, — ведь это подумать стыдно! А баб каких любим — тьфу, ты черт!..

— Не шипите, — сказал я, — спать пора. Вы, Николай Иваныч, сущее животное, накормили его, он уже и Лазаря завел… Да: а это что такое, — и я выразительно ткнул пальцем в странный орнамент, висевший над моей кроватью: цветные пересекающиеся круги и квадраты.

— Уж не предается ли почтенный вивер живописному, а?

Но Николай Иванович задул свечу.

— Спите, — сказал он, — спите, спите: это оно самое и есть.

— Черная месса, — пробормотал я уже засыпая, — я чувствую, что без этого… не обойдется…

IV

Длинный, продуваемый сквозным ветром

подземный ход был полон холода и мглы.

(Уэллс)

Не знаю уж почему, но это обязательно в гостях когда ночуешь — снится ерунда особая, из ряда вон выходящая.

Во-первых, это была моя знакомая, женщина несоответственно милая, и уж если говорить на чистоту, ее присутствие всегда приводило меня в состояние неясного блаженства. Итак, во-первых, это была она; мы невероятно куда-то с ней спешили на том самом Гочкисе, который нас с Николай Ивановичем вез на вокзал.