Читать «Женская тетрадь» онлайн - страница 121
Татьяна Владимировна Москвина
А какие, собственно, к тому препятствия? И статная Ева, и ее подружка, жена Геббельса Магда (Елена Спиридонова), опытная красотка с лукавым всепонимающим взглядом, живут подле своих мужчин, в камерном мирке, ни о чем более не беспокоясь. Какая-то там война на востоке. У мужчин всегда найдутся отговорки, чтоб дома не быть. Когда вожди смотрят военную хронику, на экране видны две изящные тени – это, ничуть не интересуясь просмотром, болтают сзади Ева и Магда, хихикая и злословя, точно две актрисы за кулисами, не занятые в спектакле. Зыбкий туман овевает их прекрасные, но неуловимые, будто размытые лица – так, в одном нашем детском фильме, Марья Искусница, заколдованная Царем-Водокрутом, повторяла: «Что воля, что неволя – все равно, все равно, все равно…» Прикованная к своему Аду-Адольфу, отравленная злыми чарами, Ева обречена перед этой огромной, гипертрофированной, черной волей, поселившейся в неказистом мужском теле и угрюмо сверкающей в его очах и речах. Кто еще может так уверенно-небрежно кинуть на прощание: «Мы победим смерть!» – и, не слушая возражений, отбыть, с усмешкой безумия… только великий человек, достойный великой любви.
Трактуя вслед за Тарковским кино как «запечатленное время», Сокуров от своего символа веры никогда не отступал, и сто семь минут, проведенных зрителем в его фильме, являют собой сложнейшее алхимическое действие, где исторический сорок второй год, время съемок фильма и время его конкретного просмотра сплетены в прочную единую сеть. И если я упоминаю отдельно афористическое остроумие верного Сокурову сценариста Юрия Арабова, обаятельную точность художника Сергея Коковкина, понимание стилистики картины, которое проявили операторы Алексей Федоров и Анатолий Родионов, высочайший класс работы звукорежиссеров Владимира Персова и Сергея Мошкова, самоотверженный труд полного перевоплощения, который приняли на себя Елена Руфанова и Леонид Мозговой, – то это из удовольствия благодарить за удовольствие, поскольку на самом деле «Молох» на составляющие части не делится. Машинистка, отдавая перепечатанную рукопись «Иосифа и его братьев» Томасу Манну, сказала: «Ну, наконец-то, теперь я знаю, как все было на самом деле». Манн считал это наилучшей из возможных похвал. Вот что-то такое хочется сказать и о сокуровском «Молохе».