Читать «Прощание с веком» онлайн - страница 5
Александр Филиппович Плонский
Человек живет среди людей, общается с ними, учится у них. Человеческий интеллект — интеграл способностей, знаний, опыта, навыков. Расчленить эти слагаемые невозможно, как невозможно сказать, что здесь свое, природное, а что воспринятое, впитанное, позаимствованное. Человек «сам по себе» подобен электрону в вакууме. И пусть электрон-одиночку называют свободным, толку от такой «свободы» мало, лишь упорядоченный, целенаправленный поток электронов способен освещать жилища, приводить в движение роторы машин, обогревать оранжереи. И лишь в сотрудничестве друг с другом люди находят силы для преодоления преград, воздвигаемых природой и… самими же людьми.
Память о людях, с которыми тебя на годы либо на мгновенья сводила судьба, — бесценное жизненное достояние.
Я с наслаждением прочитал «Воздушные фрегаты» Леонида Мартынова. И не оттого лишь, что они открыли для меня Омск двадцатых-тридцатых годов, но и потому, что их страницы населяют живые люди, а не литературные герои. Люди с их талантами, чувствами, чудачествами… Спасибо Мартынову!
И мне посчастливилось встречаться с интересными, а иногда и выдающимися людьми. Имена одних я встречаю в энциклопедиях, другие пока безвестны.
В музыкальной энциклопедии есть статья, посвященная Матвею Акимовичу Гозенпуду (1903–1961), композитору и пианисту, профессору Киевской, а затем Новосибирской консерватории.
Не знаю, при каких обстоятельствах он потерял руку — для пианиста, дипломанта Первого Всесоюзного конкурса музыкантов-исполнителей это, казалось бы, невосполнимая утрата. Но композитор Гозенпуд не перестал быть пианистом. Он создал ряд сложнейших, на мой взгляд, произведений специально для одной руки (если не ошибаюсь, — левой!). И, честное слово, когда он виртуозно исполнял их, не хотелось верить глазам…
Однажды я захотел показать себя знатоком музыки и принялся расхваливать «Полонез» Огинского.
— И это вы считаете музыкой? — удивился Гозенпуд.
— «Полонез» Огинского вне музыки! — важно поддакнул присутствовавший при разговоре доцент Новосибирской консерватории.
— Не согласен! — возразил я. — «Полонез» воздействует на эмоции слушателей, на их настроение. Понимаю, он сентиментален, может бить, даже слащав. Но доходит до сердца. Не в этом ли смысл искусства?
Гозенпуд помолчал.
— Войдите в комнату, окрашенную темной краской, — сказал он затем. — Уверен, что вскоре у вас испортится настроение. А в светлом помещении, наоборот, станет приподнятым. Значит ли это, что маляр создал произведение искусства? Я сужу о «Полонезе» как профессионал, вы- как дилетант.
Вероятно он был прав, художник с интеллектом ученого, создатель архисложных шедевров, которые снискали почтение знатоков и не нашли дороги к сердцам тех, кому близок и доступен Огинский. Можно ли назвать это неудачей? Подождем с ответом лет сто…
В те далекие пятидесятые годы я, что называется, сидел на двух стульях: заведовал лабораторией научно-исследовательского института и был старшим научным редактором научно-популярной библиотеки Государственного издательства технико-теоретической литературы.