Читать «И переполнилась чаша» онлайн - страница 81

А он себе живет! Он, их, можно сказать, командир – в той мере, в какой он вообще мог чувствовать себя командиром, – он вот лежит, отдыхает под деревом, любуется листьями тополя, радуется, что его красавица возлюбленная вернулась к нему целехонькой. Хуже всего то, что его, Жерома, человека порядочного, чувствительного, ответственного, возможная измена этой женщины мучила в тысячу раз больше, нежели реальная гибель друзей. Смерть друзей повергала его в грусть и отчаяние, вызывала глухую мужскую боль от непоправимой утраты – потому что он, разумеется, никогда не забудет ни Тольпена, ни Фару, ни Дакса, – но в его памяти их образы сольются с его собственным, оставив отпечаток горечи пополам с гордостью. Напротив, об Алисе и Шарле он будет вспоминать с болью невыносимой, острой, назойливой, позорной, потому что она замешена на сомнениях, подозрениях и других низменных чувствах. В три отрывочных мгновения: в машине, на лестнице и в гостиной (совсем не те, заметим в скобках, о которых Шарль думал, что выдал себя), в три коротких мгновения, у него промелькнуло ощущение перемены, произошедшей в отношениях Алисы и Шарля, и теперь, когда их не было рядом и он не пытался больше собирать доказательства за и против, – эти три мгновения множились и раздваивались перед глазами.

Он перевернулся, уткнулся носом в траву и яростно стукнул несколько раз кулаком по неподвижной, теплой, пахучей земле, которая вечно его отвергала. Сейчас он снова был уверен, убежден, что Алиса с Шарлем были близки в Париже, изменили ему, что она обманула его, что они счастливы и нравятся друг другу. Что Шарлю удалось то, чего не удавалось ему: доставить Алисе наслаждение. Шарлю, простачку, болвану и бабнику, удалось вырвать у женщины в тысячу раз более тонкой и умной, чем он, крики, которых так ждал, которые так надеялся услышать Жером. Но неужели в самом деле существуют мужчины, созданные для женщин, и женщины, склонные этим мужчинам верить, неужели и такая женщина, как Алиса, попалась в расставленную Шарлем низменную, водевильную, пошлую ловушку?

Мало того, она ведь еще станет объясняться с ним, говорить, скажет ему всю правду, скажет так: «Я очень сожалею, Жером, но это была чистая физиология. Я по-прежнему люблю вас, вы мне дороги, я вас понимаю, мне с вами хорошо, с Шарлем – это просто чувственность. Это несущественно, не будем ссориться, Жером». Неужели она настолько глупа и жестока, чтобы вообразить, что ему нужен прежде всего ее рассудок, душа, чувства? Неужели она не понимает, что для него, как и для любого мужчины, женщина – это прежде всего земля, глина, кровь, кожа, плоть? Неужели она не знает, что если тело без сердца – это не рай, то сердце без тела – ад? Неужели не знает, что ему случалось рыдать, пока она спала, рыдать от бешенства и отчаяния, от того, что она лежала в его объятиях такая нежная, спокойная, доверчивая? Ведь известно же ей, что женщинам бывало с ним хорошо и что в свои тридцать лет он умел отличить по их лицу и телу симпатию от наслаждения?