Читать «О теории прозы» онлайн - страница 224

Роман был задуман как пародийный, но книга сама растила себя. «Дон Кихот» – это один из первых психологических романов.

Причем герой освещен как бы дважды.

Это роман о бедном человеке.

Это роман о гордом, храбром человеке, но осмеянном, имеющем как бы неправильные претензии.

Герой как бы дважды уязвим.

И нет противоречия в том, что Дон Кихот первый свободный герой.

Ахиллес у Гомера плакал, когда у него отобрали прекрасную пленницу. Но он был бессилен. Он хотел ответить на оскорбление, нанесенное ему Агамемноном, но Афина Паллада удержала героя за волосы невидимой рукой. То есть он сдержал себя перед знатнейшим противником.

Дон Кихот – настоящий герой великой Испании, страны многих революций, страны гордых людей.

Он любит так, как любят герои Шекспира.

Шекспир и Сервантес – современники, они как бы однополчане литературы, расположенной на двух разных берегах. Но у Шекспира действующие лица трагедий разделены на королей, героев, вообще знать – и шутов. Шуты всех умнее. Шуты думают о трудностях коллизий, в которые попадают герои.

В смехе вырастает новая мораль.

Дон Кихот – герой, мыслящий человек, храбрый человек, который вызывает к себе уважение, хотя уважение это сопряжено со смехом, – но чей это смех?

От «Дон Кихота» происходят герои английского романа.

Достоевский хотел создать несмешного Дон Кихота.

Он пытался это сделать в «Идиоте», в «Подростке» и не отвоевал мужества своего героя.

Может быть, ему помешала попытка сделать своего героя религиозным и смиренным.

От «Дон Кихота» дорога идет к новой литературе, к героям героическим, трогательным, но как бы дважды непонятым, героям заблудившимся.

Но что противопоставлял Гегель Дон Кихоту?

Донкихотство.

Он говорил, что все эти попытки молодых людей кончаются горечью похмелья; и я приводил уже его длинное благоразумное предупреждение.

Дело в том, что в словах Гегеля нет движения.

Гегелю казалось, что то, что он видит, – вечно, включая имперскую полицию.

Гегель отрицал право на юность и утверждал, что корректив смерти – нечто довольно уютное.

Новое иногда заставляет жмуриться.

И вот теперь, после слов Гегеля, скажу несколько скромных слов, – все это игра и условность.

Прекрасные, но неоконченные темы.

Герой молится, не зная, что многое разрешается временем.

У земли, у городов, у рек, у сражений есть своя хронология.

Молодой человек почти без жалованья, почти без связей видит землю.

Он видел то, что объясняет прошлое, ему это будет разрешено только будущим и не будет закончено, как не закончены «Мертвые души», как не закончены и сами грозы.

В моем возрасте писатель уже не ждет прихода вдохновения. Оно приходит реже, оно сбивается, как бы врывается короткими эшелонами грозы.

Искусство редко находит внятные разгадки.

Начало вещей либо странность, либо, часто, преступление.

Текст дает сгущенный цвет, а когда приходит гроза, то буря заставляла бежать кур, раскрыв хвосты; буря проходит, становится светлей. Куры успокаиваются.

Так вот, Гегель, гениальный человек, пишет про людей своего времени, говорит, что претензии на счастье, на любовь – ошибка. Есть полиция. Есть законы. И тщетно молодежь идет прямо рогами на стену.