Читать «Дай лапу, дружище!» онлайн - страница 51

А потом… старое начиналось сызнова…

У меня нужно было жить, охранять дом, зависеть от настроения хозяина, а у пса тяга к свободе была сильнее любой привязанности. И Джим, очевидно, считал, что раз он по натуре бродяга и не может честно нести свою собачью службу, то не имеет морального права и есть в этом доме. Это я так сказал — «моральное право»… Джим, наверное, все это понимал проще. Но в том, что у него была совесть, я не сомневался. Обычно люди не любят странствующих собак, считают их грязными да и опасными, вдруг бешеная? Джим не производил впечатления бездомной собаки, и поэтому все охотно с ним имели дело. Да и он стал неплохим знатоком человеческих слабостей. Подходил без опаски лишь к тем, кто еще издали ему улыбался, ворковал, де, какая хорошая, какая умная, красивая собачка, смотрите, лапу дает! Не обижался, если его звали Шариком или Бобиком. Откликался и просто на «собачку». И все это проделывал он не только ради куска хлеба, вернее, лакомства. Ему по душе было общение с отдыхающими людьми. А здесь он встречался только с отдыхающими, которые, оставив дома повседневные заботы, на природе добреют, рады любой птичке, бабочке, а тут вдруг появляется красивая добродушная собака и проявляет знаки внимания и уважения к людям.

При всем его добродушии, он не любил собак. Общение с себе подобными не доставляло ему большого удовольствия. Иногда он навещал Пальму, но подолгу не задерживался. С Пиратом по-прежнему играл, но стоило появиться человеку, без сожаления оставлял его.

Джим тянулся к людям. Не знаю, осознавал ли он свое умственное превосходство перед другими собаками или нет, но во всяком случае всегда предпочитал общество людей, а не собак. Первое время Пират попытался было сопровождать Джима в дальние походы, но скоро отказался: Пират был обычной деревенской дворняжкой и чужих людей опасался. Скоро он, как и все сельские собаки, стал домоседом, отлучался со двора лишь сопровождая хозяйку. Ночью гавкал на луну у меня под окном, наведывался ко мне через дырку в изгороди, съедал остатки еды в чашке Джима и уволакивал к себе все, что плохо лежало и пролезало в щель А я утром шел к соседу и разыскивал в его огороде тапки, палку, с которой ходил на прогулку, плавки — Пират ухитрялся стащить их с веревки!

Вряд ли честняга Джим одобрял эту затянувшуюся собачью клептоманию, но мер по охране моего имущества никаких не принимал. Всегда готовый уступить любому живому существу свою чашку с едой, он, очевидно, считал, что так же должны поступать и все другие. И животные и люди.

Короче говоря, Джим был рожден для праздности, а не для верной службы. Иногда у него прорывался ночью сторожевой инстинкт: я просыпался от тревожного гулкого лая, который предупреждал, что кто-то чужой стоит у калитки.

Но это бывало редко, чаще Джим бежал к калитке встречать любого незнакомца, радушно приглашая его в дом. Он полагал, что и я должен этому радоваться.

Как-то мы с ним подошли к озеру Красавица и на другом берегу увидели на лужайке компанию отдыхающих. Те сидели на коротких чурбаках вокруг толстенного пня, на котором был накрыт стол. Джим замер у сосны, как легавая перед гнездом куропатки, чутким носом он шумно втягивал воздух, потом бросил на меня косой взгляд, но, увидев, что я за ним наблюдаю, подошел ко мне, ткнулся носом в ладонь, молча постоял так, еще раз взглянул пронзительными желтыми глазами прямо в душу, тяжело вздохнул, будто понимая, что совершает предательство, и, опустив красивую голову, бесшумно, все убыстряя шаг, заскользил в ту сторону Весь его понурый вид говорил, что он не может остаться со мной, это сильнее его…