Читать «Мартина» онлайн - страница 15
Януш Вишневский
В течение нескольких недель она верила, что все вернется. Он позвонит, она уступит его просьбам простить его. И все будет как прежде. Она продумала этот разговор в деталях, оставив на потом лишь решение, когда расплакаться — до того, как он дойдет до просьб простить его, или после.
Но он не звонил. Она постоянно срывалась к телефону, а Магда постоянно повторяла ей, что даже собака Павлова перестанет выделять слюну, если после нескольких десятков звонков не получит миски с кормом. Отруби ты себе этот хвост, Мартина!
Она вернулась к дневнику. Блог остался разговором с миром, но никак не о нем. О нем она писала для себя. Всегда, когда телефон не звонит, я знаю, что это ты…
Она ездила в Щитно. Каждую пятницу. Отец ни о чем не спрашивал. Варил грибной суп, стелил для нее постель под окном, и они разговаривали. Утром она брала Тони и шла с ним на озеро. Через три недели он сказал ей, что не будет работать в уик-энды и что Тони ждет каждой пятницы, «как алкоголик чекушки». Во время какого-то очередного приезда отец положил рядом с ее прибором на обеденном столе подарок. Новый мобильник. С новым номером, который он неумело написал фломастером на картонке, прикрепленной скотчем к цветной бумаге. В воскресенье вечером, перед отъездом, она подошла к кровати под окном, достала из сумки свой старый телефон, отключила его и запихнула под подушку.
У меня на курсе есть приятель, счастливый уже тем, что родился. Ничем больше он не отличается. Невысокий, толстоватый, всегда, и зимой и летом, в огромных коричневых ботинках, он носит очки и, как говорит Магда, «сексуальности в нем меньше, чем в вешалке в прихожей». Его зовут Ремигиуш. Иногда он забегает к нам, главным образом затем, чтобы принести мне конспекты лекций. В последние месяцы он стал просто невыносим. Я не могла понять его жизненной философии. Каждый раз, как мы встречались, он казался мне клоуном на похоронах. Он доводил меня до бешенства этой своей жизнерадостностью. Он был раздражающим диссонансом. Как аноректичка, приехавшая в санаторий для людей «в теле». Я просыпалась в печали, засыпала в печали и хотела пребывать в печали. Такой вот был период. А он был апофеозом неуместной радости. Словно розовая гвоздика в петлице костюма покойника. Ко всему прочему нам предстояло вместе писать реферат о прозе Хемингуэя. Я хотела писать о Набокове, но опоздала на занятия, и остались только Хемингуэй и Ремек в качестве соавтора.
Нет более грустного типа, чем Хемингуэй. Если бы не бар Джози Рассела на Дюваль-стрит, главной улице Ки-Уэст во Флориде, он застрелился бы на десять лет раньше. В то же время нет, наверное, в мире человека более радостного, чем Ремек.
С того самого обеда в столовке мы с Ремеком ходим в кино. Платит всегда он. За все. За билет, за попкорн и за мой проезд в автобусе домой. Я не хочу его обидеть, потому и соглашаюсь. Он всегда счастлив. И перед фильмом, и после фильма. Как будто ему за 20 злотых подарили два часа пребывания в другом мире.
