Читать ««На суше и на море» - 71. Фантастика» онлайн - страница 72

Игорь Маркович Росоховатский

— Видимо, вам известно господствующее у нас мнение: человек должен быть глубоким специалистом в одной области и более или менее уметь разбираться в остальных, — возразил я.

— Не следует быть поверхностным ни в одной сфере знания, которая привлекла вас, — ответил Сергей. — Всюду умейте взять для себя основное, отбросив горы шелухи, формалистических понятий, отживших традиций.

— Человеку земной расы это пока нелегко, — вступил в разговор Зенд.

— Да, — согласился Сергей. — Им надо больше доверять интуиции, освобождаться от тирании во многом слепого интеллекта…

Так, беседуя, мы брели вдоль ручья, и я все больше ощущал какую-то странную связь с незнакомцами. Они властно располагали к себе. Их речь, интонации, их ясные, открытые лица, приветливые глубокие глаза — все говорило о том, что они не обманывали, назвав себя теми, о ком мы привыкли думать и говорить как о пришельцах из космоса. Я шел среди них и никак не мог отделаться от мысли, которая все еще казалась мне безумной: вот рядом со мной — эти существа, о которых люди говорят и спорят так много. Существа из иной вселенной… С виду они почти совсем как мы. И все-таки чувствовалось в них что-то особенное, трудно определимое, что делало их непохожими на земных людей.

Лишь однажды брови Сергея слегка сдвинулись и взгляд омрачился — когда я принялся собирать лесные фиалки, в изобилии росшие вокруг.

— Зачем это вам? — спросил он наконец.

— Хочу подарить моим новым друзьям, — сознался я. Они добродушно усмехнулись, потом Зенд сказал:

— Мы ценим ваше чувство, Алеша, и благодарим вас. Но пожалуйста, не рвите их. Они так естественны, когда растут… Мы не любим сорванных цветов.

В замешательстве я глядел то на свой букет, то на них. Сергей взял букет, разделил его натрое и вдел каждому по нескольку цветков в нагрудный карман. Так был исчерпан инцидент. И я не ощутил какой-либо досады или обиды — настолько тактично это было сделано. Я видел, что им приятно мое искреннее чувство, а сорванные цветы — лишь мимолетная деталь, на которой не стоит задерживать внимание. Впрочем, с тех пор я не рву цветов, и мне делается грустно, когда я вижу, как их рвут другие. «Мы не любим сорванных цветов», — вспоминается мне в такие минуты певучий голос Зенда.

Когда мы вошли в избушку, я усадил их на массивной скамье у окна, а сам принялся колоть тесаком лучину, чтобы вскипятить чай. Они расспрашивали о моих делах, о том, чем я больше всего люблю заниматься, к чему стремлюсь. Я ничего не стал скрывать, так как чувствовал в них гораздо больше, нежели друзей. Я признался им, что в юности мечтал стать великим художником. Но в эпоху космических полетов и атомной энергии дух рационализма стал настолько беспощадным, что условности древних родов искусства становятся для некоторых наших современников все более непонятными, странными, порой даже смешными. Кино, фотография, плакатная графика вытесняют из жизни подвижнический дух истинного художника — творца неповторимо прекрасного. Потом я пытался заняться музыкой, литературой. Но и из этого мало что получилось. Самая давняя и заветная моя мечта — понять закономерности эволюции мира и суть человеческого «я». Хотелось бы разгадать, является ли каждый из нас в этот мир в общем весьма случайно (встретились двое, полюбили друг друга, сошлись — и вот извольте вы пожаловать в этот «лучший из миров», хотите вы того или нет), либо существуют какие-то высшие закономерности, регулирующие этот процесс? Вот почему в последние годы меня привлекает философия.