Читать «1938 Соглядатай» онлайн - страница 12

“Я лично...” — сказал Смуров, но она опять его перебила:

“Военная доблесть — это пережиток прошлого. В течение моей врачебной практики мне часто приходилось видеть людей, искалеченных и выбитых из жизни войной. Человечество теперь стремится к другим идеалам. Нет ничего унизительнее, чем быть пушечным мясом. Может быть, другое воспитание...”

“Я лично...” — сказал Смуров.

“Другое воспитание, — быстро продолжала она, — в идеях гуманности и общекультурных интересов заставляет меня на это смотреть другими глазами, чем вы. Я ни в кого не палила и никого не закалывала. Будьте покойны — среди врачей, моих коллег, больше найдется героев, чем на поле битвы...”

“Я лично...” — сказал Смуров.

“Но довольно об этом, — отрезала Марианна Николаевна. — Я вижу, что ни вы меня не убедили, ни я вас. Прения закончены”.

Наступило легкое молчание. Смуров спокойно размешивал ложечкой чай. Да, очевидно он бывший офицер, смельчак, партнер смерти, и только из скромности ничего не говорит о своих приключениях.

“А я вот что хотел рассказать, — грянул Роман Богданович. — Вы упомянули о Константинополе, Марианна Николаевна. Был у меня там один хороший знакомый — некий Кашмарин, впоследствии я с ним поссорился, он был страшно резок и вспыльчив, хотя отходчив и по-своему добр. Он, между прочим, одного француза избил до полусмерти — из ревности. Ну вот, он мне рассказал следующую историю. Рисует нравы Турции. Представьте себе...”

“Неужели избил? — прервал Смуров с улыбкой. — Вот это здорово, люблю...”

“До полусмерти”, — сказал Роман Богданович и пустился в повествование.

Смуров, слушая, одобрительно кивал, и было видно, что такой человек, как он, несмотря на внешнюю скромность и тихость, таит в себе некий пыл и способен в минуту гнева сделать из человека шашлык, а в минуту страсти женщину умыкнуть под плащом, как сделал кто-то в рассказе Романа Богдановича. Ваня, если разбиралась в людях, должна была это заметить.

“У меня все подробно в дневнике изложено”, — самодовольно закончил Роман Богданович и хлебнул чаю.

Мухин и Хрущов опять застыли по косякам; Ваня и Евгения Евгеньевна оправили платья на коленях совершенно одинаковым жестом; Марианна Николаевна, ни с того, ни с сего, уставилась на Смурова, который сидел к ней в профиль и, по рецепту мужественных тиков, играл желваками скул под ее недоброжелательным взглядом. Он мне нравился, да, он мне нравился, — и я чувствовал, что, чем пристальнее смотрит Марианна Николаевна, культурная женщина-врач, тем отчетливее и стройнее растет образ молодого головореза, с железными нервами, бледного от прежних бессонных ночей в степных балках, на разрушенных снарядами станциях. Казалось, все обстоит благополучно.

ГЛАВА 3

Викентий Львович Вайншток, у которого Смуров служил в приказчиках (сменив негодного старика), знал о нем меньше, чем кто-либо. В характере у Вайнштока была доля приятной азартности. Этим, вероятно, объясняется, что он дал у себя место малознакомому человеку. Его подозрительность требовала постоянной пищи. Как у иных нормальных и совершенно почтенных людей вдруг оказывается страсть к собиранию стрекоз или гравюр, так и Вайншток, внук старьевщика, сын антиквара, солидный, уравновешенный Вайншток, всю свою жизнь занимавшийся книжным делом, устроил себе некий отдельный маленький мир. Там, в полутьме, происходили таинственные события.