Читать «Журнал «Вокруг Света» №6 за 2002 год» онлайн - страница 12

В литературе о Барятинском можно прочитать, что он оказался высланным на Кавказ по воле императора, но существует и такое мнение, что он отправился туда по собственному желанию. Так или иначе, но весной 1835 года 20-летний князь Александр Иванович, будучи в чине корнета Лейб-Кирасирского Наследника Цесаревича полка, прибыл в район военных действий. И практически сразу же окунулся в совершенно другую жизнь. На Кавказе уже почти два десятилетия шла не прекращавшаяся ожесточенная война. «Тут прошли целые поколения героев, – писал В.А. Соллогуб, – тут были битвы баснословные. Тут сложилась целая летопись молодецких подвигов, целая изустная русская Илиада… И много тут в горном безмолвии принесено безвестных жертв, и много тут в горном безмолвии улеглось людей, коих имена и заслуги известны только одному Богу».

К тому времени, когда на Кавказ прибыл родовитый корнет Барятинский, население этого края, по всей вероятности, прочно забыло о словах российского императора Александра I, обращенных в свое время к добровольно вошедшим в состав России горцам: «Не для приращивания сил, не для корысти, не для распространения пределов и так уже обширнейшей в свете империи приемлем мы на себя бремя управления, а для того, чтобы утвердить правосудие, личную и имущественную безопасность и дать каждому защиту закона». Вышло так, что весь Кавказ стал единым фронтом, тем краем, где жизнь русского солдата и офицера становилась случайностью, а гибель – делом обычным, будничным.

Шли годы, и продолжающаяся литься кровь и незначительные успехи в «замирении» враждебного края порождали отношение к Кавказу как к месту бесполезной гибели. Этого края многие боялись, старались избегнуть. Красоты природы, многократно воспетые лучшими нашими поэтами, контрастировали с той смертной тоской, подчас с ужасом, которые здесь испытывали русские в мундире. Эти чувства, наверное, можно было усилием воли победить, но не испытывать вовсе – нельзя. У многих сдавали нервы. В своем очерке «Кавказец» однокашник Барятинского по юнкерской школе Михаил Лермонтов писал: «…Ему (офицеру-кавказцу. – Прим. автора) хочется домой, и если он не ранен, то поступает иногда таким образом: во время перестрелки кладет голову за камень, а ноги выставляет „на пенсион“; это выражение там освящено обычаем. Благодетельная пуля попадает в ногу, и он счастлив. Отставка с пенсионом выходит…»

Барятинский явно не намерен был гнаться за подобного рода пенсионом – под добротным сукном его офицерского мундира оказалась добротная человеческая порода. Там, на воюющем Кавказе ни за фамилию, ни за богатство укрыться было невозможно, там все эти земные привилегии во внимание не принимались. Барятинский, словно сдирая с себя коросту столичного баловства и пустозвонства, лез в самые горячие места. Его храбрость называли «замечательною». Во время многочисленных стычек с горцами он «многократно получал сквозные пулевые ранения», говорили, что «живот князя Барятинского, как решето».