Читать «Позволь мне уйти !» онлайн - страница 3

А потом были башмаки. Вначале старые, расползающиеся, хлюпающие на каждом шагу сапоги, а потом деревянные, отцовской рукой выточенные башмачки, чьи-то щеголеватые сапожки, потом просто опорки, из которых высовывались посиневшие от холода пальцы, потом бархатные дорогущие туфельки, и снова деревянные лодочки, и даже, кажется, мелькнул маленький детский костыль, и снова, и снова, и опять…

А потом было то, о чем Трудхен вспоминала со жгучим стыдом. Как она колотилась в подвальное окошко и кричала. Сначала еще что-то осмысленное подождите! возьмите! — а потом это был уже бессловесный рев, как у грудной, потом как у новорожденной, а потом был просто звериный вой. И даже сорок лет спустя, когда старая уже Гертруда слышала призывные вопли мартовских котов, ее бросало от воспоминаний в жар и краску.

Но музыка все равно была, правда? Музыка все равно была?

Конечно, как же иначе…

2

Осенью 1324 года, как и двести лет до того, как и шестьсот лет спустя, паломники, бредущие в Сантьяго-де-Компостеллу, останавливались на ночлег в городе Кельне.

Город равнодушно пропускал их сквозь себя, позволял провести ночь под своими крышами, оставить молитвы и лепты в полусотне своих церквей. Для паломников город был всего лишь еще одним кусочком святости, маленькой ступенькой на дороге к Морю и Царству Божию На Земле. Для города они были стайкой суетливых воробьев, метавшихся по его улицам и щебетавших на непонятных языках. Ни люди, ни город не интересовались историями друг друга.

Кельн был медлительным, неповоротливым существом, которое росло на низких берегах широкой тускло-зеленой реки, считая века за года. В детстве его пестовали и нянчили римские легионеры. В молодости город служил Карлу Великому, защищал королевскую дорогу — Рейн. В те времена даже император франков не решался путешествовать по лесам. Позже, город приютил в своих стенах Альберта Великого и Томаса Аквино. В его стенах великие христианские мудрецы исследовали тело и кровь Бога и его церкви, отделяли Плоть от Духа, творили законы, по которым Европа будет жить еще по меньшей мере семь веков. И в его же стенах проповедовал Мейстер Экхард, учил людей видеть Дух в любой плоти, показывал, как перед мыслью падают и рассыпаются в прах все земные и небесные законы, и человек остается лицом к лицу с Тем, Кого он считает Богом. За такие речи, разумеется, Мейстер Экхард был осужден и забыт.

И не он единственный. Под старость Кельн превратится в тупого маразматичного ортодокса, будет гнать и истреблять малейшую тень свободомыслия в любом уголке Германии. Теологи Кельна не один раз покроют себя позором в глазах всего мира. Художники Кельна разучатся рисовать свет и движение. Судьба бросит его жребий на весы против жребия столицы Реформации — Витенберга, и жребий Кельна падет низко-низко.