Читать «Сибирская роза» онлайн - страница 89

– Я первая! – сказала Таёжка. – Моё чувство тебе на расстоянии передалось.

– Нет, – сказал Николай. – Я раньше. Когда парубки в больнице крутились возле тебя, я переживал. Чего надо от девчушки? Переживал и боялся тебя такой дикошарой. Ты всё на людях... На спевках, на танцах... Всегда в кругу. Меня ж всегда жало к стеночке. Ни петь, ни танцевать не умею. Непоказательный покоритель. И вообще, крепкая любовь приходит при близком знакомстве.

– Выходит, ты не любил? Сначала?

– Чувство было, но закрепло потом.

– Обидно... Я вся влюбленная, а ты – любовь только при общении...

С работы он встречал её каждый день.

Здоровье у него было нежное, не всегда бодрое, боялся он холодов и запрещал ей выносить детей на мороз.

– Хорошо! Хорошо! – торопливо соглашалась она, провожая его в присутствие.

Вечером он спрашивал:

– Ну, носила?

– Конечно же!

– Эх, грела кура яйца – ума не нажила!

А потом сам прихваливал её, что не слушала его во всём. Ребятёжь-то выросла на морозе прочная, звонкая. Ведь Таёжка не только гуляла по холоду с детьми, они у неё ещё и спали в тулупчиках на улице под окном в колясках, спали в сорокаградусные морозы. А вот этого муж никогда так и не узнал.

Вместе с детьми рос новый Николай.

Таёжка научила его петь, танцевать. С годами выпрела из него угрюмость, одичалость, стал он вполне компанейским. Однажды возвращались они из гостей. Николай петухом прокукарекал. Совсем ожил человек!

Как в сказке отжили они долгие годы.

Для бабушки воспоминания всегда грустны, тяжелы. Жизнь прожить не лукошко сплесть.

Вороша прошлое, бабушка вянет.

Глядя на неё, сникает и Лариса.

– Ну, – с усилием нарочито бодро говорит бабушка, трогая Ларису мягким взглядом, – отобедали бояре... Потешный час ушёл, время к делам подступаться. Денёшка у нас сегодня те-есный... Надо обскакать, ягодная козка, восемь постельных старушек.

– Надо – обскачем! И передовое место ещё займём.

– Как насчёт передового... Не знаю... Скакушка я... Не выкинула б фокус... Как бы этот божий обдуванчик... – бабушка зябко поёжилась, опасливо посмотрела на окно, толсто забитое снегом, послушала, как за стеной надсадно воюшкой выла вьюга, которая, казалось, ярилась раскачать дом и развеять в щепочки, – как бы саму где нечаем в сугроб не воткнуло.

– Воткнёт – выдернем! Я-то где буду?

– Ты уж, Ларик, не возводи кураж... Не обижайся. Не успела моя столичанская гостьюшка переступить порожек, а я и сунь её тут же в хомут. Старушки эти под годами, старе дуба... Уже плохие, не встают. Да ещё дальние, живут какая где... Трамвайка, автобус нам не товарищ... Не к пути... Не подъедешь. А сама я однёркой боюсь бежать. А ну где ещё смертуха свалит, закидает... Я и посули ихним ходокам: в первый каникульный день внучки наведаю купно с нею. Поди, там у отогретой дырочки в окошке как на боевом посту стоят. Ждут-пождут... Хоть погодина и нелётная, а ползти аж кричи надо. Молодым в беде поможет их молодость. А кто поможет старости?

Они выходят.

Пока Лариса закрывала на ключ входную дверь, бабушка смело, опрометчиво вышагнула за угол дома. Тут же её сдул, срезал с ног монотонно гудящий порыв грязно-серой завирухи.