Читать «Сибирская роза» онлайн - страница 112

И только один человек видел, как старуха, счастливо обняв свою трубу, благостно дышавшую живым теплом печи, согревавшей и кормившей всю жизнь этот дом, однотонно слала в снежный ералаш свои угрозливо зовущие крики.

Этим человеком был Кребс, недвижно, как букушка, просиживавший дни у окна. Он видел всё в мощный бинокль.

«Jam redit et Virgo... – меланхолично подумал Кребс. – Кого она зовёт? Кому грозит эта миниатюрная, изящная тигруша в год Тигра?»

Кребс видел всё, но не так, как хотелось. Таисия Викторовна стояла к высотке спиной. Кребс перебежал к краю крайнего у него окна, но нет, лица и отсюда не видно, а спину ненаваристо разглядывать за набегающими почасту взвеями.

«Уж как повалилось всё у нас через пень-колоду... Даже дома наши стали друг к дружке задами... И она повернулась амбарчиком... А талия у неё девичья... сахарная...»

Ветер несколько переменился.

Таисия Викторовна зашла за трубу, и теперь Кребс мог видеть её лицо. Её лицо поразило его. Молодое. Смелое. Красивое.

Он поцеловал дрожащую щепотку.

«Ах, антик с гвоздикой! Розочка!.. Спою тебе одной!..»

Он засуетился выйти на гудящий балкон – холод втолкнул его назад в тепло. Рачась, Кребс провористо защёлкнул с поддёргом дверь.

«Я в форточку».

Страшно, как в трубу, несло в форточку.

Убоясь простудиться, Кребс целую вечность её закрывал. Наконец закрыл. Тут же подхватил понуро припавший к стенке пыльный жуковатый валенок с протёртым задником – побудет гитарой! – и, трудно промаргивая по-рачьи красные, слезливо-гнилые глаза, широко ударив по струнам, затянул сиплым, торжественно-фальшивым фальцетом:

– «Ты пришла ко мне, полна презрения,И сказала как-то в воскресенье,Будто я бродяга и бездельник,Но простила в понедельник.И решил прожить я, как затворник,Из души тебя убрать во вторник,Дал зарок себе я в эту среду,Что к тебе я больше не приеду,Но меня к ногам твоим повергВзгляд очей твоих уже в четверг.Я не знаю, как с собою справиться,Что мне скажет сердце в эту пятницуИ какую новую заботуПринесёшь ты мне, мой друг, в субботу».

Кребс снова навёл бинокль.

В прогалах, в разрывах между метельными волнами выскакивала Таисия Викторовна. Она сбрасывала лопатой снег и тянула:

– а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а...

«Что за чертовщинка? Совсем моя ненаглядная мармеладка сдвинулась с ума! Воет и воет. Непогоду собирает? Так оно и без вытья свету белого не видать уже который день... А может, бухенвальдская крепышечка шаманит налегке?»

Гусино переваливаясь и не сводя с Таисии Викторовны ласково сияющих глаз, подошла толстая баба с почтовой сумкой. Брякнула калиткой, прошаталась к лестнице. Сложила на ней крест-наперекрест руки, лицо на руки. С минуту влюбовинку смотрела, смотрела на Таисию Викторовну, а потом и себе за компанию замычи.

Раз Мария Ивановна, почтальонка, принесла письмо.

Открывает входную дверь и видит: прикрыла Таисия Викторовна глаза сухонькой ладонкой, ходит по коридору и кричит.

Пристыла Мария Ивановна на месте. Ждёт, что ж дальше.

А Таисия Викторовна кричит и кричит.