Читать «Повесть о ясном Стахоре» онлайн - страница 2

Николай Федорович Садкович

Бо не можно стереть с сей земли вами содеянного. Не имели бы кривды все чистые сердцем на то, что здесь записал я, грешный чернец Иннокентий, в городе Могилеве с благословения господа нашего, который своим промыслом дарует в памяти то, что сплыло с годами. Аминь.

Почнем с дня рождения. День сей опишем мы так…»

Год рождения

В ясный, солнечный день октября месяца 1582 года у Саввы и Марии Митковичей родился сын.

Над ним было безмятежное, чистое небо, и светило солнце, и пели птицы, а осенние деревья тихо устилали землю золотой листвой.

Но человек никогда не рождается один. Вместе с ним рождается новое счастье и новое горе. Новая судьба начинает свое вандрованье по извилистым тропинкам житья. Переплетается с судьбами другими, о рождении которых не дано было знать до дня встречи, изменяет свой путь и нередко обрывается там, где только что взят был разгон к честной и большой жизни.

Но бывает и так: начнется человеческая жизнь в тихой колыбели и пройдет до конца своих дней незаметной, в себе самой заключенной; о ней не сохранят памяти люди… Не о такой судьбе рассказал нам чернец Иннокентий.

В ночь перед рождением Стахора в старом замке Ходкевичей рожала свое дитя пани Ядвига, жена злого и надменного державца Владислава, много лет управлявшего замком.

Магнат Хадкевич редко когда наезжал в свое заброшенное, малоприбыльное имение в глухом Полесье. Жил магнат далеко, в роскошном, хорошо укрепленном замке, в старом Слуцке. Здесь же всем распоряжался пан Владислав. Только парадные покои оставлялись им на случай неожиданного приезда господаря, все остальное помещение занимали семья и слуги пана Владислава.

В угловой спальне верхнего этажа, что выходит окнами на высокий обрыв, под которым зеленел наполненный водой канал, когда-то подарила ясновельможная пани Ядвига пану Владиславу безрадостный венец своего целомудрия. Теперь она стонала в муках приближавшегося материнства. Всю ночь горели в замке светильники. Бегали, сбиваясь с ног, дворовые слуги, мелькали факелы гонцов-скороходов.

Пани Ядвига не могла родить. Какие-то злые духи мешали появлению на свет наследника пана Владислава. Открыли настежь все окна и двери не только в спальне, но и по всем комнатам двух этажей. И это не помогло. Пани металась на кружевных простынях, до крови кусала тонкие губы, царапала ногтями лицо…

Тогда, по совету старой няньки, с Ядвиги сняли запястья, ожерелья и кольца. Достали шкатулку с ее драгоценностями и разложили золото и самоцветы на всех порогах и подоконниках, развязали все узлы на одежде, на занавесках. Все, бывшие в спальне, прошли через дверь, пятясь спиной. Снова вошли и снова попятились, трижды шагая через драгоценности, как бы не замечая их.

К утру это как будто принесло облегчение.

Пан Владислав и ксендз Эдуард подошли к украшенной лентами иконе Остробрамской божьей матери. Перед иконой на серебряной цепочке висела неугасимая лампада. На аналое с молитвенной ступенькой лежали канон, страстная свеча и венок полузасохших цветов, освященных в праздник тела Христова. Омочив пальцы в святой кропильнице и тронув ими глаза и грудь, ксендз только собрался читать молитву, как пани Ядвига вскрикнула и откинулась на подушки. Бледный, покрытый потом от страха и усталости, немецкий лекарь дрожащими руками принял нечто, испустившее слабый, похожий на писк ущемленного котенка, крик. Пани Ядвига родила дочь.