О, светлянка, поцелуй! Дай мне сказку поцелуя! Лебедь хочет жить ликуя, Белый с белой в брызгах струй. Поплывем, — не утоплю. Возлетим, — коснусь крылами Выше. К Солнцу! Солнце с нами! — Лебедь… Белый… Мой… Люблю…
8
Опрокинулись реки, озера, затоны хрустальные, В просветленность Небес, где несчетности Млечных путей. Светят в ночи веселые, в мертвые ночи, в печальные, Разновольность людей обращают в слиянность ночей. И горят, и горят Были вихрями, стали кадилами Стали бездной свечей в кругозданности храмов ночных. Морем белых цветов Стали стаями птиц, белокрылыми. И, срываясь, поют, что внизу загорятся как стих. Упадают с высот, словно мед, предугаданный пчелами. Из невидимых сот за звездой упадает звезда. В души к малым взойдут Запоют, да пребудут веселыми. И горят как цветы. И горит Золотая Орда.
1908 Ночи Зимние.
Долина Берез.
ТРИНАДЦАТЬ ЛУН
ЯНВАРЬ
Славянский Просиней, в сосульках весь, Январь, Как будто Новый Год, как будто смотрит в старь, Поставлен Декабрем, и словно в правду царь. Морозит, и казнит, и носит горностаи, Пощады от него в лесу не ожидай, А все же знает сам, что будет Март и Май. Хотя у Января и долог белый зуб, Хоть золотом лучей по-старчески он скуп, Труби в метель-трубу, — что толку в ревах труб? Едва Январь вошел в хрустальный свой дворец, — Раскрыла чуточку Весна цветной ларец, И стали дни расти и петь Зиме конец. Поют они, поют, и луч на них блеснет, Поют они, что вот снежинкам спутан счет, Что льды-то хороши, а тает все ж и лед. И слушает Январь, бледнеет, побелел, Синеет, весь застыл, увидел свой предел, Так, Просинец, синей, конец тебе приспел.
ФЕВРАЛЬ
Февраль — Сечень, Февраль — печаль, Короткий день, а дня нам жаль, Короткий день, и длится ночь. Тут как менять? Тут как помочь? Февраль, он крут, Февраль, он лют, Ему лишь ветры стих поют. Сечет он снегом лица нам, Сечет он зиму пополам. Февраль — предатель. Бойся тот, Кому Февраль теплом дохнет. Он греет час, в обманах дней, Чтоб ночью было холодней.
МАРТ
Март капризный, Март безумный, Итальянцы говорят, Месяц тот, что пред Апрелем — так его, боясь, крестят. Стонут мартовские кошки, в нашем сердце и на крыше, И сказать нам невозможно, где свирепее, где тише.
