Читать «Полночные размышления семейного терапевта» онлайн - страница 24

Во мне росло новое убеждение, которое я сначала хранил при себе: все люди шизофреники. Большинство из нас не осмеливаются стать сумасшедшими, разве что во сне, стараясь забыть об этом перед пробуждением. Войдя в солидный возраст и заняв некое положение, я стал смелее и начал пользоваться этим словом все спокойнее и небрежнее. Первые шесть месяцев это шокировало слух, а потом стало более или менее привычным, по крайней мере, для меня самого.

Я начал яснее понимать, что бывают разные виды сумасшествия. Кого-то сводят с ума, то есть его злокачественное одиночество является следствием того, что его вытолкнули из семьи. Другие сходят с ума, как в случае влюбленности, этих радостных, но и пугающих переживаний; то же самое происходит и в психотерапии. (Иногда такое называют «психозом переноса» по аналогии с «неврозом переноса».) Третьи ведут себя безумно: таковы сумасшедшие действия человека, который когда-то однажды был болен и возвращается к этому состоянию всякий раз при стрессе, хотя в то же время его поведение отнюдь не является неконтролируемым. Он как ребенок, недавно научившийся ходить: тот, когда спешит, встает на четвереньки и ползет, хотя это и медленнее.

Есть и другие виды сумасшествия, например псевдосумасшествие, случающееся в социальных группах или на приеме у психотерапевта, или игра в сумасшествие, в которую иногда играет терапевт с пациентом или пациент с терапевтом. Один из характерных примеров псевдосумасшествия — молитва некоторых сект «на языках».

За всеми этими концепциями стоит мое убеждение, что самая важная задача для терапевта — беречь пространство своей жизни, свою личность, а также отделить свою профессиональную роль от любительского энтузиазма, с которого начиналась его карьера. Он должен работать не из любви к этой роли, а в силу того, что такова его работа.

Я как собственный родитель

Последние годы меня все больше занимает рассказ о том, как Платона попросили кратко выразить самую суть «Диалогов», и он, пребывая на смертном одре, загадочно ответил: «Учиться умирать». Это представляется мне логичной психотерапией. Постепенно я собрал свои попытки умертвить или, если хотите, торжественно похоронить жившие в фантазии возвышенные мечтания и глубокие разочарования. Например, мои прежние мечты о карьере администратора были отчасти убиты десятью годами ответственного положения, отчасти задушены тем годом, когда я был президентом Американской психиатрической ассоциации (Френсис Харпер, который являлся тогда фактическим президентом, может это понять). Переехав в Мэдисон, я заявил, что не хочу заниматься администрированием. Это означало: «Я наконец-то убил фантазию, что могу мыслить административно». С каждым из этих частичных самоубийств я получал новую свободу полнее отдавать себя терапии и полнее быть самим собой.