Читать «Суоми» онлайн - страница 31
Сергей Юрьенен
По эту сторону границы я положил трубку, вздохнул и произнес вдруг все подряд:
— Ньяйя, чарвака, вайшешика, санкхьи, миманса, веданта, — ну и, конечно, — йога…
Та, которая присутствовала при разговоре, — пепельницу принесла и осталась, — смотрела на меня, расширив глаза, как на феномен, под воздействием шока вдруг заговоривший на языке накрывшихся цивилизаций.
— Это какой же язык?
Я только усмехнулся:
— Моей мятежной юности.
— Против кого же ты поднял свой мятеж? Против советской власти?
— Выше стропила! Против материализма.
— Но ведь уже доказано, что он нематериален?
— Видишь, какой я старый, — сказал на это я. — В мое время этого еще не понимали.
Про воропаевский день рождения я вспомнил только в первый день весны. Позвонил в Питер снова:
«Но ты себе позволил?» — пытаясь найти задушевную ноту. «Ни капли!» — отрезал он. «Как же ты праздновал?» — «Я не праздновал. Я работал». — «Над чем же, Виктор?» — «Я автор трех книг. Монографию сейчас кончаю. Кроме этого, еще преподаю». — «В Лесгафта?» — «Почему, — обиделся Воропаев, — я в университете! В нашем, ждановском! И раз разговор заходит у нас принципиальный, я тебе так скажу… Россию не унесешь». — «Россию, — ответил я, — не надо. Фамильный архив. Документы. Фото. Бумаги. Бумажки, Виктор!» — «Есть еще погоны», — вспомнил он, успокоившись. Тогда я вспомнил про шинель, в которой застрелен был отец. В шкафу висела, в красном, где бабушкины платья. Вряд ли, возразил он. Выбросили, наверно. Кто же мог выбросить? Не знаю. На тряпки перевели. Вдруг стал словоохотлив. Вот ты, сказал, не знаешь, но у меня была дочь от первого брака. Ты женат был? До нашей эры. В провинции. Дочь умерла, сын остался. Внук, что ли? Неохотно Воропаев признал, хотя сам внуком называть избегал. Понимаешь? Вот сын покойной дочери претендует на все — на квартиру, на дачу. С этим он, Виктор, и разбирается. Надо будет — привлечет кого надо. Силовые структуры. А чего разбираться? Законный наследник. А не нравится. А кто тебе нравится? Ну, я — ладно. Отщепенец. Союз твой разрушил. Иначе так бы Союз и стоял. Ладно. Но внук?
«Не понимаешь ты нашей жизни, — сказал он. — При тебе таких не было внуков». — «Гангстер, что ли?» — «Смеешься? Там просто бандит».
Перед финалом пора признаться, что был еще один момент, который заведомо превращал вопрос о наследстве в чистую фантазию. В Россию автору — нельзя. В его французском беженском «Titre de voyage», путевом документе, полученном еще тогда, когда Союз нерушимый был могуч и грозен и готов был до последнего камня бороться за мир во всем мире; название страны, конечно, изменилось, но запрет остался.
Когда голубоглазая моя вернулась, с бьющимся сердцем расспрашивал — как там и что. Слово за словом приходилось тащить, и я вспылил. Тогда и услышал, что из всех городов, которые она там посетила, самым большим разочарованием оказался «мой». Невский проспект еще туда-сюда, но стоит сделать шаг вправо или влево (как в моем случае), так начинается такая мрачность, которую никогда и не видела.
