Читать «Суоми» онлайн - страница 28

Вдруг одна открылась. Тяжелая. Тугая. Я бросился вверх по мрамору, но никуда не добежал. Схватился то ли за перила, то ли уперся в стену и начал самоизвергаться. При этом все забыл. Настолько, что в перерыве замер, услышав, как с Герцена вошли и гулко звучат шаги. Мусор? В этот час, перед восходом солнца? Нет, то был Воропаев, совершенно отрешенный и уже начинавший чугунеть. Я поднял голову, он подал мне носовой платок и вдруг сказал:

— Видимо, я в Финляндию поеду.

Я утерся.

— Сейчас?

— Когда снег устоится.

Насчет снега был он прав. Сейчас бы снег в лицо.

Как шли дальше, к мосту? Возможно, через площадь. Помню хорошо. Но возможно, что по Невскому. Что помню так же четко, как мемориальный сине-белый накат трафарета на выступе стены: «Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна». Помню, что я спросил — почему улица, когда мы на проспекте? Помню, что он ответил: «Мы Хельсинки бомбили, а финны нас ни разу».

Почему я помню оба варианта?

Возможно, проявили разнообразие в маршруте возвращения. Хотя перед тем мне стоило немалого труда пройти по относительной прямой те метры к Виктору, который поднял голову, но в упор меня не узнал. Стоял, как памятник, поставленный спьяну не на том месте, но вросший так, что не передвинуть. Напрочь отказывался переходить в движение. Но время поджимало. Пора было рассеиваться. Над Генштабом вставало солнце.

— Но она, — произнес он, — выдает.

— Кто?

— Звезда пленительного счастья. Вот в чем проблема. Выдает она, сука, наших беглецов.

Я взял его под руку, под толсто-железную, сдвинул и повел.

Через Росси, Цепной мост и вдоль по Ломоносова. Маршрутом этим ходил я в детстве с выпившим дедом. Теперь шел пьяный сам. С отцом, в сознание не приходящим.

Хотя и не моим, и, по мере своей тяжелой косолапой поступи в замшевых полуботинках, бредившим вслух о своем собственном папаше, вологодском красноармейце, исчезнувшем в лесах голубых лосей со всем своим лыжным батальоном…

Если бы кто-нибудь узнал об этой белой ночи, Воропаеву бы ох не поздоровилось.

Никто, конечно, не узнал.

Бабушка вернулась, и он посадил нас на Москву, легко неся по длинной улице «Правды» чемоданы, набитые консервами, под тяжестью которых я чуть не сломался в Крестцах, где, помимо всего, нам уже известного, начинал писательскую карьеру учитель Федор Сологуб — который «Мелкий бес».

Там я все это вытаскивал из «Икаруса», в ожидании изучал расписание пригородных маршрутов, восхищаясь названиями деревень, звучащими в мозгу моем так по-русски… Еваничи. Ярынья. Впрочем, и Ламерье… Или по-другому… Добрости. Усть Волма. Хотоли. И, в соответствии с логикой этой линии, от которой разыгрывалось воображение, все уходило в Мокрый Остров.

Доберусь!

Вдохновенно я затаскивал все наше, неподъемное, на что мы все там должны были держаться до конца лета, включая тетю Маню с Шуриком, в нечто допотопное с фанерой вместо стекол, что доставило нас в заповедные фамильные места, куда когда-то привезли на поправку Велемира Хлебникова, но он вдруг умер…