Читать «Суоми» онлайн - страница 2

Чужой опыт, кроме того, подсказывал, что, следуя советам тамошней родни, охваченной жаждой справедливости, неизбежно столкнешься с грандиозностью такого фантастического говнища, которое задавит все на подступах. И это — в лучшем случае. Потому что в худшем, чего доброго, одержишь победу там, где победитель получает не ничего, как водится по эту сторону, но вполне конкретно: по заслугам.

К тому же хватало своих, посюсторонних проблем. Я как раз решал, что теперь мне делать на пути к ночи — валить в Америку или цепляться за «священные камни» и, если да, то за какие именно. Выбор у меня был; собственно говоря, ничего кроме головокружительного выбора.

Лишняя головная боль, возникши, разыгралась, и я начал позволять себе фантазии. Не брейнсторминг с молниеносными бросками здравомыслия: там берем адвоката за наличные, здесь pro bono, и…

Нет, ничего серьезного.

Так.

Предварительные игры до конца не охладевшей памяти и все еще пылкого воображения.

Начать с того, что город мне небезразличен. В эмиграции предавался даже публичной скорби, что потерян он навеки, сборник выпустил «Норд-экспресс». Название, которое казалось мне таким удачным, смысл потеряло, когда нас обогнал экспресс истории. Красное колесо было завернуто так круто, что город даже стал не Петербург, куда стремился из современной Европы мой невозможный поезд, а Санкт. Пусть и Ленинградской области, но хотя бы топонимически, по звуку, тем самым местом, куда с севера и юга прибыли предки, чтобы нерасторжимо слиться в имперской столице просвещенного космополитизма: по бабушке — из Новгородской губернии, по дедушке — из Великого княжества Финляндского.

Ну и, конечно, Пять углов.

В Париже, где многоугольностью не удивишь, живал и у шести, но в строгой разлинованности Питера нарушитель такой один. Перекресток-уникум, где сошлись Загородный проспект, Разъезжая, Ломоносова (бывший Чернышев переулок) и упомянутая Троицкая, известная с екатерининских времен, но после высылки омонимичного ренегата Троцкого сменившая свое название, религиозное к тому же, на Рубинштейна — благо столетие Антона Григорьевича, покорившего весь мир уроженца Бессарабии, композитора и виртуоза, как раз тогда и отмечалось власть имущими меломанами. Думаю, впоследствии их расстреляли.

Название осталось.

И вносит вклад в ненавязчиво космополитичную атмосферу Пяти углов. В самом перекрестке определенно есть парижский шарм, тогда как остроугольный дом, который бабушка неизменно атрибутировала, называя: «У Иофа», вносит некую заокеанскую тревогу. Конечно, башенка и общие неоклассические формы могут отвлечь от сути, но этот высокий острый нос, как у того плавучего дворца, который потерпел катастрофу за год до завершения дома Иофа, внушает чувство неминуемости рискованного путешествия. Сам домостроитель вряд ли куда-либо собирался, воздвигая свой «Титаник» на почве, которая, ему казалось, из-под ног уж не уйдет. Что с ним стало всего лет через пять, где сейчас потомки?

После крушения российского капитализма появилось выражение «искать пятый угол». Эту незамысловатую тюремно-камерную многозначность я в подрывных целях эксплуатировал еще в Союзе, дав самой первой своей повести название «Пятый угол». Редактора боялись. В молодежном московском журнале повесть появилась как «Свидание с памятью», заставляя предположить, что память эту у автора предварительно отшибло. Но были люди и смелей, так что в книжке, которая в год моего невозвращения успела выйти в издательстве «Советский писатель», «угол» свой мне удалось восстановить.