Читать «Жизнь Никитина» онлайн - страница 118

Ивана Савича встречали, как родного. Он часто читал в этом милом семействе новые стихи; все шумно выражали свои восторги – хлопали в ладоши, кричали: «Браво! Прелестно!» И лишь одна Александрина не принимала участия в подобных взрывах восхищения: молча дарила поэта долгим взглядом удивительно синих глаз. И сердце сжималось от какого-то незнакомого до сих пор, сладкого чувства и радости и печали вместе, от предвкушения какого-то еще не изведанного блаженства.

«Ах, душенька Николай Иваныч, – писал он в Петербург Второву, – какая у Михайлова одна дочь миленькая, ей-ей, воплощенный ангел кротости! Но —

Молчи, несчастный рифмоплет:Не для тебя она цветет».

Две строчки стихов звучали в письме как бы шуткой, но где-то, в самом далеком тайнике сознания, жила тревожная мысль: не пара, нет, нет! Зачем же тревожить бедную девушку и мучиться самому… Он сказал себе: будь тверд, Иван!

И замкнулся. Перестал ездить к Михайловым.

И как-то легко вдруг все отболело: любовь, синие глаза.

Слишком даже, может быть, легко.

А в Дмитриевке тем временем произошли перемены: умер Вячеслав Иваныч, Наталья Вячеславна вышла замуж за некоего Домбровского, новомодного, с легким либеральным душком, элегантного молодого помещика, знакомого Ивану Савичу по прошлым гостеваниям у Плотниковых.

В июле прошлого года господин Домбровский прислал Никитину письмо с приглашением пожаловать. Иван Савич подумал-подумал и принял любезное приглашение. В конце месяца та же, что и прежде, просторная плотниковская коляска пылила среди золотистых полей по дороге к Дмитриевке. И те же плотниковские низкорослые каурые лошадки с гривастым, ёкающим селезенкой коренником споро бежали по заросшему травкой проселку.

И тот же кучер был, старый знакомый, довольно фамильярно заговаривавший с Иваном Савичем – о господах, о воле и о том, лучше или хуже станет мужицкая жизнь, когда мужики начнут жить сами по себе, без помещиков.

– Тоже, поди, не мед, – крутил он головой. – Нашему брату, как ни поверни, все дело табак: хоть верть-круть, хоть круть-верть…

В Дмитриевке как будто все так же благоустроенно и неспешно текла жизнь. Все так же, хоть и реже, собирались музицировать, все так же какие-то девицы щебетали, пели романсы, играли во влюбленность, строили глазки, умоляли написать в альбомчик.

Но что-то изменилось со смертью добрейшего Вячеслава Иваныча, простоты поубавилось, испарился дух старосветского деревенского обихода: за обедом появился лакей в белых нитяных перчатках, акации в саду подстригали по-английски, шелковые шнурочки со звонками протянули всюду, завели новомодную, вывезенную из Англии, игру крокет. Господин Домбровский был англоман и ко всему русскому относился весьма критически. Он лакею говорил вы, однако же телесных наказаний не чуждался. Любил покраснобайствовать об эмансипациях и гражданстве, но за день до приезда Ивана Савича так отхлестал английской лакированной тросточкой конюха (или, как теперь говаривалось, грума), что хоть бы и доброй старине так впору.