Читать «Код завета. Библия: ошибки перевода» онлайн - страница 4

Глава 1

Все начиналось с колыбели

Кельнский собор юбер аллес

Монотонный перестук колес способен одарить внеземным наслаждением. Стук колес и отрешенность. Бегство сквозь ночь. Мария в гордом одиночестве лежала в купе поезда «Москва—Кельн». Она думала о себе и о своей жизни. Отца она никогда не видела, а мама умерла восемь лет назад. Из всех родственников у Маши были только дедушка Захар и несколько близких друзей. В том числе Вовка – бывший одноклассник и ее верный рыцарь. Еще в школе он таскал за ней портфель и дрался с ее обидчиками. Даже обычные обидные дразнилки про жениха и невесту его скорее радовали, чем раздражали. Она понимала, что рано или поздно они поженятся. Но пока было слишком рано, Маша хотела свободы. Когда тебе двадцать четыре года, то жизнь кажется прекрасной, а впереди маячат большие свершения…

Кельнский собор юбер аллес. Юбер аллес… Юбер аллес… Перестук колес сливался с любимой присказкой дедушки. Это был дедушка со стороны мамы, высокий, седовласый и сухопарый, он часто брал внучку на прогулки и долго и много сыпал байками из своей богатой приключениями жизни. То про котлеты из конины, как ими кормили штабного генерала, выдавая за парную баранину, то про ручную мышку, которая прожила у них в землянке всю осаду Ленинграда, и как ее кормили хлебными крошками, а она вставал на задние лапки и говорила благодарное «пи-пи-пи». Про то, что когда эта мышка умерла, то здоровые мужики, прошедшие огонь и воду, плакали навзрыд, хотя каждый день на их глазах гибли друзья и товарищи, и их смерть не вызывала такой реакции. Дедушка прошел всю войну, многое повидал, но чувства юмора не утратил. О самых страшных события, которые подаются с торжественным пиететом и трагическими минутами молчания, дед мог говорить с таким черным юмором, что слушателям грозило умереть от смеха. А своей немецкой присказкой дед любил приветствовать свое утреннее небритое отражение в зеркале ванной, когда был еще в добром здравии и силе. Потом время взяло свое, и дед превратился буквально на глазах в старую никчемную развалину, сгорел быстро, не мучая родных долгим и притязательным уходом. С этими немецкими словами он и засыпал в последние дни, и просыпался. Реальность для него тогда превратилась в быстро забывающийся сон. А потом и сна не стало, и деда. И жизнь без него оказалась скучной и тусклой. Уже месяц его не было рядом, никто не бормотал по утрам немецкие присказки, никто не дергал за косичку и не ехидничал над Машиной манерой одеваться. Остался лишь странный дневник. Очень странный дневник.