Читать «Собрание произведений в пяти томах. Том 4. Девяностые» онлайн - страница 132

А уж над появлением трудился!

Неслышность хода с легким стуком двери.

А с попаданием в какой-то стиль, как юмор возникал на сочетании немногих слов и редких наблюдений.

И бабы, бабы!

Да, бабы-бабы. Без детей.

Свое лишь детство признавал. Другого не дано.

Неясное какое-то еврейство. Молитва разномастная.

И сплевывает, и крестится. И свечи ставит.

Запутал Господа.

Ну и понес очередное наказанье.

«Все, как у разных» – вот его девиз.

Я преданный, но многим людям.

А слов-то выбор жалкий. Живописать-то нечем.

Да и не помнит он заката или морской волны.

Звук выстрела сравнил надысь с падением доски на стройке.

И долго с этим бегал.

Сейчас, когда почти нет строек, сравненьем этим не сразишь.

Долго помнил и распространял:

«Хочу окно, заполненное морем хоть наполовину».

Сочли не мастерством, а жалобой.

Не получилось. Нет читателей.

И мастерство уходит в ночь.

Ах, бабы, бабы…

Да, так нет в энциклопедии.

Что же делать? Путь один.

Облить помоями британский Кембридж.

Их, кстати, что-то долго не ругали.

Или попробовать пролезть с другой строки.

На букву «м». И по другой профессии.

Мыслитель.

Да. Мыслитель.

Без наследства.

Мыслитель без трудов.

Мыслитель. Мыслящий. Как там будет по-латыни?

Когда от средней школы остался только Друккер…

Как по-латыни мыслитель мыслящий?

Homo odinokiy.

На колене одна рука и подбородок на второй…

Но это же все не его.

Ни подбородок. Ни колено.

Ах, бабы, бабы.

А может быть, не раскусили?

Да, пожалуй… Не поняли… Пожалуй, да.

Не расшифровали…

Высок, глубок, разнообразен.

Сплетен в клубок – не расплести.

Оставим все потомкам.

Они внесут в тот том.

В том тот!

Но только чтоб не исказили.

Пожалуй, надо будет еще раз: год рожденья, имя.

Крупно вырезать на камне.

Не фотографию. Она сотрется.

А имя глубоко в гранит. При жизни.

Намиоту заказать. Пусть врежет.

И за деньги читателями обрамит.

Раскрыта книга с неким изреченьем.

О низком качестве сапог в период тоталитаризма.

С исчезновеньем строя, кстати, исчезло и правописанье.

Тота… Тато… Лито… Лита…

Некому следить. Филологи ушли в торговлю.

А ветер дует. Море светит.

Вода, как синька. И белье на мне.

Казалось бы, пиши и размышляй. И получай от одного другое.

Так нет. В энциклопедию ушел.

На букву «ж» перебирает немногих мыслящих…

Там тоже путаница.

Вот это «ж», из палки со скобками.

Оказывается, не применяется.

Там «j» (джи) и «г», как наше «д», и «эйч», как наше «н».

То есть совсем другие люди.

У них же нету, просто нету «ж».

Так в чем вопрос? Так где же Кембридж?

Ах, бабы, бабы!

Что же вы меня родили на букву «ж»?

Хотя там было и «м» и «д» и «зэт».

Из вас я вышел. В вас исчезну.

И понесет меня от нас в себе какая-то из вас.

Я знаю, знаю где. Вот тут я…

Вот это знаю я.

И как ни в чем уверен.

Неси, неси. Отродье Божье.

И все-таки руками. Руками вам не надо было трогать меня лично.

А вы под видом санитарок, продавщиц, преподавателей английского, физичек. Зачем? Зачем вы трогали меня руками.

Истерли всю профессию под корень.

И неужели профессия так отличает женщину от женщины?

Да нет же. Я там был. Нет, нет.

Все одинаково.

И даже врач, которая все знает и говорит о нервных окончаниях.