Читать «Высокое искусство бегства» онлайн - страница 9

Кое-кого сцапала опомнившаяся полиция, кое-кого отходили плетями, не арестовывая, но особых репрессий не последовало. Конгер умел выпускать пар народного недовольства и терпел подобные массовые гулянья, пока они не заходили слишком далеко. Уже в тот же вечер по городу распространяли печатную прокламацию горротского посла, клявшегося, что его держава не имеет никакого отношения к покраже секрета головоломки и не намерена вмешиваться во внутренние дела славного ронерского королевства, своего душевного соседа. Послу, разумеется, никто не верил, но общественное мнение пришло к унылому выводу, что концов теперь все равно не найти. Газетка, всем давно известная как рупор полиции, громогласно заявила, что удивлена глупостью своих сограждан: секрет головоломки есть вещь совершенно нематериальная и украсть его просто немыслимо, ибо он остается при каждой головоломке. Это была чистейшая правда, но ей тоже не верили по двум причинам: во-первых, из-за репутации газетки, а во-вторых, всякому, не отыскавшему решения, не в пример приятнее было полагать себя обкраденной жертвой темных сил, нежели тупицей. В общем, переполох был знатный, и Сварог окончательно укрепился в убеждении, что стал, учено говоря, важным фактором международной политики — вот только пользы от этого не было никакой, кроме изгнания Орка…

Приходя в нее, мы плачем, и горьки с ней расставанья поневоле. Путь наш муками оплачен, долгий век — одно названье долгой боли. Смертным потом и слезами достаются наши крохи утешенья. Но всегда приходят сами и до гроба с нами вздохи и лишенья…

«Господи, хоть бы переменил пластинку», — тоскливо подумал Сварог. Хотел даже посоветовать это Леверлину вслух, понятно, в более понятных этому веку и этому миру терминах, но удержался. К поэтам и художникам он относился с толикой суеверного уважения — потому что они умели то, чего он не умел и никогда не будет уметь. Быть может, сотни лет спустя Леверлин станет для нынешнего столетия кем-то вроде здешнего Шекспира. Любое столетие и любое общество обожают покойные таланты. Бумаги графа Асверуса продаются сейчас на вес алмазов — и, по слухам, кто-то из архивистов Багряной Палаты обогатился несказанно… Возможно, лет триста спустя почтенные седовласые леверлиноведы будут паразитировать на его творческом наследии, скрупулезно подсчитывая, сколько раз Леверлин употребил слова «любовь» и «печаль», спорить, следует ли считать точку на семьдесят пятой странице, седьмая строка сверху, непроставленным восклицательным знаком или сие есть мушиная какашка. И появится толстенный труд, доказывающий, что авторы десяти предыдущих фолиантов заблуждались, что ночь с семнадцатого на восемнадцатое Датуша Леверлин провел не в трактире «Золотой кот», а под арестом за драку с пожарными. Чем черт не шутит, появятся еще и костюмные фильмы с душещипательными романами, и все это будет сплошное вранье от чистого сердца, романтики ради. А к кондитерской Риты Гей будут водить туристов, и в примечаниях к пятому тому мелким шрифтом будет упомянут некий барон Готар (он же Гомар или Потар, в точности неизвестно, см. шестой том). Этак, чего доброго, и сам, ничуть на себя не похожий, угодишь в исторический многосерийный боевик… Да и обидеться может верный товарищ Леверлин. Еще, чего доброго, на дуэль вызовет. А это уже называется моральное разложение, ежели подчиненный вызывает командира на дуэль.