Читать «Эликсир долголетия» онлайн - страница 6

— Странно! Кто подумал бы, что Дон Хуан мог похваляться безбожием? Он любит отца.

— Обратили вы внимание на черного пса? — спросила Брамбилла.

— Богатствам его счету нет теперь, — со вздохом заметила Бьянка Каватолино.

— Велика важность! — воскликнула горделивая Варонезе, та самая, которая сломала бонбоньерку.

— Велика ли важность? — воскликнул герцог. — Благодаря своим червонцам он стал таким же могущественным властелином, как я!

Сначала Дон Хуан, колеблясь между тысячью мыслей, не знал, какое решение принять. Но советчиками его сделались скопленные отцом сокровища, душа его была полна ужасающего эгоизма. В зале слуги подбирали украшения для того пышного ложа, на котором покойной светлости предстояло быть выставленной напоказ, среди множества пылающих свечей, чтобы вся Феррара могла любоваться этим занимательным зрелищем. Дон Хуан подал знак, и челядь остановилась, онемев и дрожа.

— Оставьте меня здесь одного, — сказал он странно изменившимся голосом, — вы зайдете сюда потом, когда я выйду отсюда.

Лишь только шаги старого слуги, ушедшего последним, замерли вдалеке на каменных плитах пола, Дон Хуан поспешно запер дверь и, уверившись в том, что никого, кроме пего, здесь нет, воскликнул:

— Попытаемся!

Тело Бартоломео покоилось на длинном столе. Чтобы спрятать от взоров отвратительный труп дряхлого и худого, как скелет, старика, бальзамировщики покрыли тело сукном, оставив открытой одну голову. Это подобие мумии лежало посреди комнаты, и, хоть мягкое сукно неявственно обрисовывало очертания тела, видно было, какое оно угловатое, жесткое и тощее. Лицо уже покрылось большими лиловатыми пятнами, напоминающими о том, что необходимо поскорее закончить бальзамирование. Хотя Дон Хуан и вооружен был скептицизмом, но он дрожал, откупоривая волшебный хрустальный сосуд. Когда он приблизился к голове, то был принужден передохнуть минуту, так как его лихорадило. Но его уже в эти юные годы до мозга костей развратили правы беспутного двора; и вот размышления, достойные герцога Урбинского, придали ему храбрости, поддержанной к тому же острым любопытством; казалось, что сам демон шепнул ему слова, отозвавшиеся в сердце: «Смочи ему глаз!» Он взял полотенце и, осторожно обмакнув самый копчик его в драгоценную жидкость, легонько провел им по правому веку трупа. Глаз открылся.

— Ага! — произнес Дон Хуан, крепко сжимая в руке флакон, как мы во сне хватаемся за сук, поддерживающий нас над пропастью.

Он увидел глаз, ясный, как у ребенка, живой глаз мертвой головы, свет дрожал в нем среди свежей влаги; и, окаймленный прекрасными черными ресницами, он светился подобно тем одиноким огонькам, что зимним вечером видит путник в пустынном поле. Сверкающий глаз, казалось, готов был броситься на Дон Хуана, он мыслил, обвинял, проклинал, угрожал, судил, говорил; он кричал, он впивался в Дои Хуана. Он был обуреваем всеми страстями человеческими. Он выражал то нежнейшую мольбу, то царственный гнев, то любовь девушки, умоляющей палачей о помиловании, — словом, это был глубокий взгляд, который бросает людям человек, поднимаясь на последнюю ступеньку эшафота. Столько светилось жизни в этом обломке жизни, что Дон Хуан в ужасе отступил; он прошелся по комнате, не смея взглянуть на глаз, видневшийся ему повсюду: на полу, на потолке и на стенных коврах. Всю комнату усеяли искры, полные огня, жизни, разума. Повсюду сверкали глаза и преследовали его, как затравленного зверя.