Читать «Литконкурс Тенета-98» онлайн - страница 26

Однажды Лиза спросила, когда умрет ее дедушка (он действительно был очень плох). Свинья ответила с точностью до минуты. Мне с трудом удалось истерически не расхохотаться. Я придумал для свиньи новый вопрос. Не про себя, упаси Бог.

Один раз я ходил с ней гулять. Мы вышли ночью, месяц был подернут слабой пеленой перистых облаков, было холодно. Я взял для нее шерстяную подстилку, положил на снег и поставил на нее свинью. Она сделал по ней два или три шага и затем села, растопырив свои пластмассовые ноги. Я стоял и смотрел на нее сверху вниз. Минуту, две, три. Звезды сияли. Никогда, ни в одном живом существе, ни в одном камне или закате я не чувствовал столько тоски.

Я придумал вопрос. Я спросил ее: "А когда ты умрешь?" Она ответила. Особенно наглядно это выглядело на кассовом чеке. Там было пробито: «Никогда».

Утром я отвез ее на другой конец города и отдал в какую-то коммерческую палатку, торгующую игрушками. Девушка-продавщица весело улыбалась.

"По повелению использованию подлежит — свинья-оракул".

Мне не страшно смотреть на звезды, мне страшно быть с ними рядом.

Страшный суд, вечная жизнь, говорите вы?

1-4.1.1997 г.

Соколиная Гора.

Искандер Абдуллаев

Два этюда

СЕРЕБРЯНАЯ ПУЛЯ, ОСИНОВЫЙ КОЛ

"Прекрасная, полупрозрачная мысль прилетела ко мне диковинной птицей, и я наспех связал ее первыми попавшимися словами… так что она задохнулась в них и умерла. А я, глядя на бездыханное тельце, удивлялся, чему я мог так радоваться, поймав ее.."

Аллюзия из Ф.Ницше.

…ложится на паркет, пахнущий пчелами, косматый серый зверь, похожий и не похожий на волка, и роняет серебряную пулю, символ своей особенной смерти. Задумчиво катает ее по полу громадной лапой, думая о своем, и щурится на солнце из окна янтарными глазами, в которых зрачки — как мошки в кусочках желтого камня. Лениво зевает, клацкая челюстями и негромко скулит… Некоторое время следит за неровным полетом ополоумевшей моли, пыль на крылышках которой вспыхивает алмазной пылью, попадая под заоконное солнце… Когда же она садится рядом с ним, утомленная, сильно хлопает по ней, и смеется, глядя на ее совсем уже сумашедшее, летуче-мышиное шарахание в затхлой коричневой комнате…

Он ждет… В эту ночь должна взойти и раствориться в крови луна.

Раньше, много лет назад, днем он был человеком… и ночью был человеком. Но так тяжело им оставаться, — особенно когда влажное серебро, льющееся сверху, вносит свои жестокие коррективы.

Он, тускло вспомнив что-то, походит к дальней стене — там, как дорогая вещь из оружейной коллекции, висит кем-то любовно отполированный осиновый кол, покрытый затейливой вязью то ли диковинного узора, то ли надписи на старом языке.

Полуволк ставит лапы на стену, оставляя глубокие борозды на камне, покрашенном под дерево, и носом смахивает кол на паркет. В комнате быстро темнеет. Он смотрит на мертвый кусок дерева, который когда-то сделал сам, готовил сам, любовно полировал сам, когда уже не было надежды, и все меньше оставалось времени даже в безлунную ночь, даже в сумерки, — а потом уже и днем; а был только страх, животный и безоговорочный, который все чаще сменялся холодной ЛУННОЙ яростью…