Читать «Повесть о глупости и суете» онлайн - страница 44

— Так ты социалист? — ужаснулся он.

— Не знаю, — признался я. — И не потому даже, что одни и те же слова значат разное и что языков на свете меньше, чем людей… Я — серьёзно: каждый должен говорить на своём личном языке… Всё равно никто никого не понимает. Зато мысль будет выражена точнее…

— А почему не знаешь — социалист ты или нет?

— А никто не знает кто он такой. Если социализм не выдержал и скончался по той причине, что он лучше людей, какие они, увы, есть, то я — социалист. Не Маркс сволочь, а человек — свинья. Сталин — как все мы. Сознавал, что сам он — свинья, но надеялся, что другие лучше. Но без глупости нету надежды… Христос тоже был не умён. Чего только не нёс! Одно это чего стоит: блаженны кроткие, нищие и всё такое! На что надеялся? А Моисей? «Не убивай, не лги, не кради!» На кого рассчитывал? И ещё это: не суетись! Довольно и того, что наживёшь за шесть дней. А почему социализм не выдержал? Да потому, что человек — если и произошёл от животных, то от свиньи! Ему всего не хватает: не лезет в него, а он всё пихает! Налей теперь в стакан! А чипсов нету?

— Чипсов уже нету, — растерянно произнёс Краснер. — Кстати, если голоден, иди вниз: там уже все обедают… Венецианские лазаны и рулет из телятины… А этот Займ, кстати, сказал тогда ещё, что в России другая половина страны произошла от червяков…

Я выбрался из кресла:

— Я буду рулет…

Гена тоже поднялся с места, но потоптался и сказал:

— Я, знаешь, книгу написал…

— Знаю. О том, что люди перестают быть собой и проживают чужую жизнь. Да? А как семья?

Он ждал вопроса и ответил мгновенно:

— Большая уже: нас теперь шестеро. Ирка вышла замуж за того сальвадорца, помнишь? И родила сына. И Люба моя тоже сообразила. Тоже сына! — и, достав из заднего кармана утыканный кредитками бумажник, он вытащил из него снимок. С полароидного пластика большими запуганными глазами на меня посмотрели в упор два мальчугана не старше четырёх лет.

— Какой из этих краснерятов — внук? — спросил я.

— Слева.

— Этот, нет, не Краснер! Весь, видимо, в отца: дочь-то у тебя светлая!

— Ты получше взгляни, — настоял Гена.

Я взглянул получше. Сомнений не возникло: человек был смуглый. Собираясь уже возвращать Гене пластик, я замешкался: второй, справа, тоже оказался смуглым — с чёрными волосами и тёмными глазами. Я задумался и спросил:

— Гена, а волосы-то у тебя самого были…

— Под стать фамилии: красные! — выпалил Гена. — Рыжие в общем, как у Любы. Бабам цвет этот идёт, а мужикам — упаси бог! Да я счастлив, что облысел… А ты не помнишь — что ли?

Спросил я как раз потому, что помнил: супруги Краснеры ничем не походили на сына, который продолжал сверлить меня чёрными зрачками. Походил сын не на Краснеров, а на своего соседа, на племянника. Причём, походил не столько цветом, не столько даже быстрыми линиями лица, завязанными в восточный орнамент подбородка, сколько знакомым выражением взгляда — пытливым и наивно-растерянным. Как это?! — воскликнул я про себя. В спину кольнуло холодным гвоздём. Резко пригнувшись, я повернул лицо в сторону окна и стал смотреть в него долго и напряжённо.