Читать «Потом» онлайн - страница 39

— Говори еще! — послышался над ней рыдающий, размазанный слезами голос. Золотинка не откликалась. Поглум толкнул ее когтем, довольно чувствительно поддал — все равно она не открывала глаза. Напрасно причитал Поглум: «Говори еще!»

Золотинка была, как мертвая, и это давало ей надежду на снисходительность Поглума из рода Поглумов, которые не едят дохлятины. Она упорствовала в своем притворстве, пренебрегая немилосердными толчками. Она предпочитала сносить таску и выволочку, чем молоть заплетающимся от утомления языком, в пятый раз пересказывая повесть о незадавшемся содружестве Маши и медведя.

— Говори еще! — теребил ее Поглум, но как-то уже не совсем уверенно. Он, видно, и сам уже начинал понимать, что всему приходит конец, когда-никогда кончаются даже самые упоительные, завораживающие сказки. Самые трогательные, волнующие, будящие и мысль, и чувство, и воображение, побуждающие к раздумьям сказки — они тоже имеют конец.

Поглум поутих, а немного погодя загромыхал железом. Осторожно приоткрыв веки, Золотинка подсматривала. Прихватив прут толщиной в два пальца, он потянул девушку за ногу и принялся навертывать железные путы. Со всем возможным тщанием, усердно, пыхтя и вздыхая, он окрутил щиколотку один раз, другой и третий, так что получилось подобие толстой пружины, а оставшиеся усы развел под прямым углом друг к другу. С этой тяжестью на ногах, растопыренной к тому же несуразными концами, трудно было бы, наверное, даже ковылять, не то, что ходить.

Золотинка, однако, почла за благо не просыпаться, оставив объяснения до лучших времен. А Поглум, тяжко вздыхая, пристроился возле бочек и коробов и принялся громко чавкать, утирая слезы. Полусырую коровью ляжку она раздирал так же легко, как крутил, не замечая сопротивления, кованый железный прут. Доел все под слезы и вздохи, напился из лужи, сразу обмелевшей, огладил округлившееся брюшко и повалился на соломенное ложе обок с Золотинкой, заслонив свет. По малом времени послышался переливчатый храп.

Голубой медведь из рода Поглумов, которые не едят дохлятины, здоров был спать. Он храпел и ненадолго затихал, ворочался и вздыхал, то невнятно поскуливал, то отмахивался от неведомых призраков, и все равно спал. А Золотинка боялась смежить веки возле этой беспокойной горы. Правда тепло было, как у печки, и тепло и сонно, сладко туманились мысли…

Очнувшись под горловые переливы и трели Поглума, Золотинка почувствовала, что посаженная в железо нога занемела. Хотелось есть. Есть ей хотелось все время, даже во сне. Она начала шевелить ступней, оттянула ее на носок и так втащила в пружину сколько получилось, а потом принялась поворачиваться кругом и мало-помалу вывинтила ногу из железных пут, основательных с виду, но не весьма искусных. Осталось только подняться и потихоньку пробраться между стеной и мохнатым задом.

По закрытым укладкам с едой лазили крысы. Не очень-то они испугались и Золотинки, а она не имела сил напрягать волю, чтобы пугнуть их внутренним окриком, потому вооружилась попросту железным прутом и не замедлила пустить его в дело. Поглум спал, почесываясь, и не проснулся даже от грохота, от крысиного писка и шипения, от всей той кутерьмы, которую учинила, расправляясь с хвостатыми тварями, Золотинка. Крысы отступили за решетку и там беспокойно метались и злобствовали, глазея, как Золотинка ест. Они не спешили расступиться, когда она покончила с едой — с усилием оторвалась от меда и, малость передохнув, направилась к выходу, чтобы обследовать подземелье.