Читать «Письма на воде» онлайн - страница 95

Душа Никиты, как изнеженный мускул, болела от напряжения. Он не привык к чувствам и сейчас вел себя не по-спортивному.

После долгой и ленивой зимы я пошла в зал на тренировку. Я не знала, что выбрала самую сложную программу, после которой трудно даже лежать. Мне говорили: «Повтори. Иначе будет хуже». Я испугалась и больше не пошла. Ноги болели месяц. Они жаждали тренировок – это химия, законы природы, молочная кислота, но я сдалась.

Никите тоже трудно было лежать и страдать, но он так боялся боли, что смирился с той, которая уже есть.

Человек в первом поколении не чувствует в себе достаточно отчаяния, чтобы начать жизнь сначала.

Иногда человек чего-то боится, не может совершить какое-либо простейшее действие, и ты не знаешь, что о нем думать, для простоты называешь его идиотом, но не догадываешься, какая тут предыстория, что за всем этим стоит.

Мой отец был красивым, умным и талантливым человеком. Он модно одевался, любил пожить на широкую ногу – при том, что в быту был аскетом, ел всякие каши и щи, довольствовался малым.

Его любили женщины. Я до сих пор страдаю по Андрею Кончаловскому только потому, что они похожи.

Женщин всегда было много. Но личная жизнь отца – история разочарований.

Он боялся женщин так, как другие боятся самолетов или змей.

В семь лет его мать, вдова с четырьмя детьми на руках, белошвейка, отдала его и сестру в детский дом. Она хотела спасти их от голода.

Братьев и сестер тогда разлучали, разводили по разным приютам. Если не с кем разделить боль – значит, ее нет. Так, наверное, тогда мыслили.

В стране Гражданская война. Голод. Пожары, тиф и холера.

Детский дом расквартировали в монастыре, где плотские позывы святых отцов сдерживали фрески на потолках – мучения грешников, страдания святых. Над кроватью моего отца была нарисована отрубленная голова Иоанна Крестителя – окровавленная, с закатившимися глазами.

Мой отец убежал и бегал до самой Отечественной войны, которую окончил капитаном Красной армии.

Он видел свою мать всего один раз.

Был влюблен в известную манекенщицу, которая ушла от него к миллионеру.

Последняя женщина, которую он любил, умерла при родах. Оставила его. Или бросила – зависит от того, какое слово ближе эмоционально.

Он говорил, что не хочет на ней жениться, играл в улитку, но с чувствами такая беда – их нельзя спрятать. От них можно только отвернуться.

Всю жизнь он думал, что его предали.

Я не знаю, хоронил ли он мою бабушку. О ней я не слышала от него ни слова. На его столе была фотография в латунной рамке – женщина в шляпе, в модном платье начала двадцатого века. Иногда он говорил, что это, может, и не его мама, а какая-то другая женщина. Наверное, эта вроде бы чужая женщина была ему ближе – лицо не в фокусе, черты можно придумать самому, но нарядный образ иногда бывает лучше правды.