Читать «Том 5. Женитьба. Драматические отрывки и сцены» онлайн - страница 6
Николай Васильевич Гоголь
Кочкарев. Да ну, брат, поскорее! Как ты копаешься.
Подколесин. Сейчас, сейчас. (Надевает фрак и садится). Послушай, Илья Фомич. Знаешь ли что? Поезжай-ка ты сам.
Кочкарев. Ну, вот еще; с ума сошел разве? Мне ехать! Да кто из нас женится: ты или я?
Подколесин. Право, что-то не хочется; пусть лучше завтра.
Кочкарев. Ну, есть ли в тебе капля ума? Ну, не олух ли ты? Собрался совершенно — и вдруг не нужно! Ну, скажи, пожалуйста, не свинья ли ты, не подлец ли ты после этого?
Подколесин. Ну, что ж ты бранишься? С какой стати? Что я тебе сделал?
Кочкарев. Дурак, дурак набитый; это тебе всякий скажет. Глуп, вот просто глуп, хоть и экспедитор. Ведь о чем стараюсь? О твоей пользе; ведь изо рта выманят кус. Лежит, проклятый холостяк! Ну, скажи, пожалуйста, ну, на что ты похож? — Ну, ну, дрянь, колпак, сказал бы такое слово… да неприлично только. Баба! хуже бабы!
Подколесин. И ты хорош в самом деле. (Вполголоса). В своем ли ты уме? Тут стоит крепостной человек, а он при нем бранится, да еще эдакими словами, не нашел другого места.
Кочкарев. Да как же тебя не бранить, скажи, пожалуйста? Кто может тебя не бранить? У кого достанет духу тебя не бранить? Как порядочный человек, решился жениться, последовал благоразумию, и вдруг — просто сдуру, белены объелся, деревянный чурбан…
Подколесин. Ну, полно, я еду — чего ж ты раскричался?
Кочкарев. Еду! Конечно, что ж другое делать, как не ехать! (Степану). Давай ему шляпу и шинель.
Подколесин (в дверях). Такой, право, странный человек. С ним никак нельзя водиться: выбранит вдруг ни за что, ни про что. Не понимает никакого обращения.
Кочкарев. Да уж кончено, теперь не браню. (Оба уходят).
Явление XII
Комната в доме Агафьи Тихоновны.
Агафья Тихоновна раскладывает на картах; из-за руки глядит тетка Арина Пантелеймоновна.
Агафья Тихоновна. Опять, тетушка: дорога! интересуется какой-то бубновый король, слезы, любовное письмо; с левой стороны трефовый изъявляет большое участье, но какая-то злодейка мешает.
Арина Пантелеймоновна. А кто бы, ты думала, был трефовый король?
Агафья Тихоновна. Не знаю.
Арина Пантелеймоновна. А я знаю, кто.
Агафья Тихоновна. А кто?
Арина Пантелеймоновна. А хороший торговец, что по суконной линии, Алексей Дмитриевич Стариков.
Агафья Тихоновна. Вот уж, верно, не он, я хоть что ставлю, не он.
Арина Пантелеймоновна. Не спорь, Агафья Тихоновна, волос уж такой русый. Нет другого трефового короля.
Агафья Тихоновна. А вот же нет: трефовый король значит здесь дворянин. Купцу далеко до трефового короля.
Арина Пантелеймоновна. Эх, Агафья Тихоновна, а ведь не то бы ты сказала, как бы покойник-то Тихон, твой батюшка, Пантелеймонович был жив. Бывало, как ударит всей пятерней по столу, да вскрикнет: «Плевать я», говорит, «на того, который стыдится быть купцом; да не выдам же», говорит, «дочь за полковника. Пусть их делают другие! А и сына», говорит, «не отдам на службу. Что», говорит, «разве купец не служит государю так же, как и всякий другой?» Да всей пятерней-то так по столу и хватит. А рука-то в ведро величиною — такие страсти! Ведь, если сказать правду, он и усахарил твою матушку, а покойница прожила бы подолее.