Читать «У нас это невозможно» онлайн - страница 124

Войти в позорную заднюю дверь ему, редактору, который всегда входил в главный подъезд суда, которого всегда приветствовали и секретарь суда, и шериф, и судья!

Шэда не было видно. Конвоиры Дормэса молча провели его через железную дверь по коридору в маленькую, пахнущую сырой известью камеру и так же молча ушли. В камере была койка с отсыревшим соломенным тюфяком и еще более влажной соломенной подушкой, табурет, умывальник с одним краном для холодной воды, котелок, два крюка для одежды, забранное решеткой окошко и больше решительно ничего, если не считать утешительной надписи в рельефной рамке из незабудок, представляющей текст из Второзакония: «Придет час, и он будет свободен в своем доме».

– Надеюсь! – довольно сердито сказал Дормэс.

Было около девяти часов утра. Прошел день, вечер наступила ночь, а к нему так никто и не заходил, не приносил ему поесть. Он только пил воду из-под крана собирая ее в пригоршню, курил в час по одной папиросе и, подавленный непривычной тишиной, начал понимать, отчего в тюрьме сходят с ума.

«Только не хныкать. Ты здесь всего несколько часов а сколько несчастных сидят в одиночках годы по воле тиранов похуже Уиндрипа, а иногда и по воле милых добрых, просвещенных судей, с которыми я играл в бридж».

Но эти вполне резонные соображения мало его утешали.

До него доносились отдаленные отзвуки разговоров из общей камеры, где были собраны пьяницы, бродяги и наказанные за мелкие провинности минитмены, – счастливчики: им было с кем поговорить! Но звуки эти лишь еще больше подчеркивали гнетущую тишину.

Он погрузился в судорожное оцепенение. Он чувствовал, что задыхается, и в отчаянии ловил ртом воздух. Только время от времени к нему возвращалась ясность мысли: в такие минуты он думал о позоре своего положения и с еще большим унынием о том, как жестко ему, с его тощим задом, сидеть на деревянном табурете, который все же лучше койки с матрацем, напоминавшим ему раздавленных червей.

В один из таких моментов ему показалось, что он прозрел.

В этой тирании виноват в первую очередь не крупный капитал и не демагоги, которые делают свое грязное дело. Виноват Дормэс Джессэп! Виноваты все добропорядочные, уважаемые и тяжелые на подъем Дормэсы Джессэпы, которые не оказывали отчаянного сопротивления этим демагогам.

Несколько месяцев назад я осуждал, как зло, кровавую резню Гражданской войны и агитацию неистовых аболиционистов, которая к ней привела. Но, может, им приходилось быть неистовыми потому, что иначе они не смогли бы расшевелить таких равнодушных граждан, как я. Если бы наши деды были достаточно проницательны и смелы, чтобы увидеть все зло рабства и власти джентльменов в интересах джентльменов, не было бы нужды ни в агитаторах, ни в войне, ни в кровопролитии.

Именно такие люди, как я, – сознательные граждане считающие себя выше других на том основании, что обеспечены материально и мнят себя «образованными» – были причиной Гражданской войны, Французской революции, а теперь – фашистской диктатуры.

Это я убил раввина Де-Вереца. Это я преследовал евреев и негров. Я не могу винить ни Араса Дили, ни Шэда Ледью, ни Бэза Уиндрипа, а только свою собственную робкую душу и дремлющий ум. Прости меня, господи!