Читать «Агентство» онлайн - страница 9
Анна Альфредовна Старобинец
Поднимаю голову. В зеркале над раковиной отражается его уродливое лицо. Я вдруг замечаю, что по его щеке текут слезы.
– Вы плачете?
В ответ он улыбается – его левая половина улыбается. Он говорит:
– Лагофтальм.
– Я не понимаю.
– Лагофтальм – заячий глаз. Из-за паралича круговых мышц глаз веки не смыкаются, что приводит к нарушению циркуляции слезы.
Я спрашиваю:
– Это у вас с детства?
Он качает головой:
– Автомобильная авария – чуть больше пяти лет назад. Множественные переломы конечностей, пролом черепа, повреждение лицевого нерва. У меня парализована половина лица. Три месяца я провел в интенсивной терапии. Потом еще полгода – в хирургическом отделении и пару лет – в психиатрическом. В каком-то смысле, у меня началось второе детство. Я разучился жевать…
Мне совсем не хочется слушать его дальше.
– Зачем вы мне все это рассказываете?
– …и теперь могу есть только жидкую пищу… Каждое утро – на протяжении нескольких лет – мне звонит мой лечащий врач, и, словно заботливая мамаша, спрашивает, как самочувствие, и дает инструкции на весь день. Он бы звонил и дальше – я думаю, он бы звонил мне всю жизнь, если бы…
– Перестаньте!
– …если бы я не перерезал телефонный провод. Я не могу появляться на улице без темных очков. У меня на лице – пятнадцать шрамов, и иногда они страшно болят…
Я зажмуриваю глаза.
– …помогает только ледяная вода.
Почти шепотом я снова спрашиваю:
– Откуда такая ненависть
В зеркале я вижу, как он улыбается одной половиной рта:
– А ты вспомни. Все очень просто. – Он смотрит на меня своим круглым мертвым глазом. Я смотрю на себя своим круглым мертвым глазом.
***
– Где ты была?
Я говорю гадким высоким голосом. Совсем не своим – или, может быть, я только сейчас заметил, как мой голос звучит на самом деле. Моя футболка противно намокла под мышками: по синей синтетике расползаются едкие черные пятна. От меня плохо пахнет. У меня болит живот. После каждой моей фразы там что-то булькает – громко и трагически.
Она молчит. Я наливаю себе еще одну рюмку, залпом проглатываю, закуривая очередную сигарету, слежу, чтобы не очень дрожала рука с зажигалкой. Меня тошнит. Глубоко вдыхаю воздух, кашляю, тоже как-то пискляво и противно. Вдыхаю еще раз, говорю:
– Может быть, ты мне объяснишь, что происходит?
Она внимательно изучает невидимый предмет на полу. Потом поднимает на меня глаза – и в них нет ничего, кроме лени, кроме наглого, бесцеремонного желания спать.
– Утром, ладно? Поговорим утром. – Она выходит из комнаты.
– Нет, сейчас! – взвизгиваю я вслед, но не бегу за ней, сдерживаюсь.
Слышу, как закрывается дверь в ванную и шипит душ. Я пью прямо из горлышка. Потом говорю вслух: так не пойдет, чувство собственного достоинства, как же чувство собственного достоинства; наливаю в рюмку, что-то еще бубню себе под нос, как сумасшедший, как слабоумный. Потом начинаю плакать.
Она ложится спать.
Моя истерика. Моя ночь. Теперь уже не важно, теперь все можно, я веду себя как баба, ха-ха, я хлопаю дверьми, бегаю по квартире, всхлипываю, трясусь и корчусь. Я репетирую речь. Чем-то угрожаю, что-то доказываю зеркалу. Пью. Кончается, я выхожу из дому в тошнотворно кружащееся пространство и покупаю еще, пью.