Читать «Ракурсы» онлайн - страница 39

Все вокруг стало совершенно нереальным, не на что было опереться даже мыслью – как только я принимался думать о каком-нибудь фрагменте материального мира в надежде обнаружить в нем хоть какую-то устойчивость, тут же оказывалось, что я не могу схватить самую суть этого куска реальности, она уплывала у меня из-под носа – а без нее, без сути, без главного в вещи или явлении они точно так же легко размывались в кисель и дальше – в совершеннейшую пустоту.

Взять, например, хотя бы диван, на котором я провел большую часть тех двух месяцев. Пытаясь объять его мыслью, я упирался в бессмысленность: я не верил, что диван – именно то, за что он себя выдает. Это не диван, это что-то совсем другое, лишь притворяющееся диваном. А диван – это… это тоже что-то совсем другое, только что именно, я понятия не имел. Ну а раз так, значит, то, на чем я лежу, в любую секунду может лопнуть, как мыльный пузырь, и тогда я провалюсь в бездну.

Такие вот дела.

И в конце концов мир, лишенный своей сути, обессмысленный регулярными вторжениями и атаками Оно, охотящегося за мной, окончательно выдавил меня из себя.

Только перед этим ко мне приходила моя бабка. Она давно была мертвая, но вдруг воскресла. Посмотрела на меня строго и головой покачала. Я бы испугался, но куда же еще больше было пугаться. Только глазами хлопал на нее. А она руку подняла и поманила меня. И ушла. Потом я понял, что в ней страшно было. От нее свет шел. И я к нему прилип. К свету этому. Нутром прилип. Потянула она меня за собой.

Я проснулся, сел и впервые в жизни перекрестился. Три раза. Со страху.

На следующий день я выглянул в окно и три секунды спустя уже летел вниз вместе с кусками аккуратно отвалившейся стены моей комнаты на восьмом этаже.

Еще через несколько мгновений я увидел себя погребенным под обломками кирпичей и мертво таращущимся в голубое небо. Я чувствовал небывалую легкость, свободу ото всего земного и умиротворение. Поначалу мне было чуть-чуть жаль свою мертвую, искореженную телесную оболочку, но это чувство жалости к бывшему себе быстро умалялось и в конце концов совсем исчезло.

Я немного покружил над своей погибшей плотью, а потом полетел туда, куда мне показывал выбившийся из-под рубахи серебряный крестик, который давным-давно моя бабка велела мне никогда не снимать. Только впереди меня уже ждали они– мерзавцы со страшными харями, мои старые знакомые.

* * *

Картина смерти собственной оболочки была последним ракурсом моей тоже разбившейся вдребезги унылой коллекции.

Впрочем, для меня то была не смерть. Я считаю это событие своим истинным рождением – в отличие от того, первоначального, когда я волею судьбы был обречен более на нежизнь, нежели на что-то иное.

Сейчас я думаю, что и мое коллекционирование ракурсов было тем же вялотекущим процессом меня-омертвления в пустоте насильственно обессмысленного мною мира. Мне не было дано понять его суть, то самое главное, без чего невозможно наслаждение жизнью и простыми радостями бытия. Или же я не хотел понять.