Читать «Павел. Августин» онлайн - страница 92

Надо только «со свежей головой проснуться», опомниться, чтобы вдруг почувствовать, какой тихий, как бы сонный ужас в этом тихом, как бы сонном: «Что же ты дивишься? quod mireris?»

«Да не смеет же никто шептать вам на ухо иного учения, ибо это всегда было в Церкви… это мы и от Отцов приняли; это и останется на веки веков».

Слушая такую проповедь, что должны были чувствовать матери некрещеных и даже крещеных младенцев? Если не сам Августин, то кто-нибудь из слушателей мог вспомнить о младенцах, приносимых некогда в жертву Молоху Ваал-Гамману Карфагенскому: те же вопли детей — в раскаленном чреве Молоха и в вечных муках ада.

LXXVI

Как бы смрадом жженого детского мяса запахло в мире снова, и ужаснулся мир. Восемнадцать Италийских епископов отказались подписаться под церковным осуждением Пелагия, «защитника естества», defensor naturae, заступника некрещеных младенцев от Августина.

Ропщут на него люди, и его же собственное сердце ропщет. «О, верьте мне, братья, когда я думаю не только о вечных, но и о временных муках детей, то смущаюсь и не знаю, что сказать». — «Не знаю, nescio», — один ответ на все. Если бы довести до конца это «смущение», не получилось ли бы то возмущение — бунт, который подымется, через тысячу лет, в сердце ученика Августинова, Лютера: «Когда я даю волю этим мыслям (о Предопределении), то, забывая все — Христа и Бога, — дохожу, наконец, до того, что Бог кажется мне ненавистным, и хвала моя становится хулою».

Более, чем вероятно, что до такого бунта не доходил Августин; но так же вероятно, что бывали у него такие минуты, когда, распятый на кресте мысли, он готов был возопить: «Боже мой! Боже мой! для чего Ты меня оставил?» То же мог бы он сказать и теперь, в конце жизни, что говорил в начале: «О, какие это были муки моего рождающего сердца, какие вопли, Боже мой! Этого никто не знает, кроме Тебя одного!» Муки ли это рождающего сердца или умирающего — мы не знаем; он, может быть, и сам не знает.

Бедный, бедный! скорбный — Блаженный, грешный — Святой! Люди не знают и никогда не узнают, что значит «венец святости», — каким раскаленным добела, железным обручем сжимает он голову святых.

LXXVII

Спором Августина с Пелагием о существе зла потрясен был весь христианский Запад. Чтó скажет Церковь, — ждали все, но не дождались: Церковь молчала или, хуже того, говорила надвое.

Папа Иннокентий I отлучил Пелагия, а папа Зосима оправдал его, но после Карфагенского собора (418 г.) снова отлучил, признав и «вечные муки некрещеных детей».

«Roma locuta est, causa finita, Римом сказано — дело кончено», — радуется Августин в знаменитом изречении, вошедшем в язык Римской Церкви. Но радость его оказалась преждевременной: дело было не кончено и даже не начато.

«Слишком трудных и глубоких вопросов… лучше не касаться вовсе, дабы не давать повода к новым ересям… Ибо мы полагаем достаточным… установленного Церковью раз навсегда», — скажут Римские Капитулы, писанные, вероятно, будущим папою, св. Львом. К этим «слишком трудным и глубоким вопросам», о которых Церковь решает молчать, относится и догмат Августина-Павла о Предопределении, Praedestinato. Это и значит: ничего не сказано — все умолчано Церковью.