Читать «Жизнь Пушкина. Том 2. 1824-1837» онлайн - страница 53
Ариадна Владимировна Тыркова-Вильямс
И до слов:
Минувшее проходит предо мною — Давно ль оно неслось, событий полно, Волнуяся, как море-окиян? Теперь оно безмолвно и спокойно… На этом обрывается монолог. За ним идет «Сожженное письмо». Оно, как лирический возглас, врывается в важный эпос исторической трагедии. После письма, не связанный с ним ни темой, ни ритмикой, отрывок рассказа про любовные огорчения Татьяны:
Так проповедывал Евгений. Сквозь слез, не видя ничего, Едва дыша, без возражений Татьяна слушала его… (Гл. IV. Стр. XVII)
И еще другая строфа:
…Любви безумные страданья Не перестали волновать Младой души, к печали жадной… Позже эти строфы войдут в главу четвертую, которую Пушкин начал исповедью о собственном любовном опыте – «В начале жизни мною правил прелестный, хитрый, слабый пол…». Он закончил эти вводные четыре строфы словами:
Как будто требовать возможно От мотыльков и от лилей И чувств, и мыслей, и страстей… Пушкин переделал последнюю строчку, вместо «мыслей» поставил «и чувств глубоких», верно, считал, что не стоит ожидать от женщин мыслей. Но и в этих, нелестных для женщин, строчках, как и в «Разговоре книгопродавца с поэтом», он делает для какой-то одной женщины исключение… «Но есть одна меж их толпою… Я долго был пленен одною… с тех пор во мне уж сердце охладело, закрылось для любви оно, и все в нем пусто и темно…»
Эти четыре вводные строфы Пушкин не напечатал, заменил их цифрами I, II, III, IV.
На этих черновых страницах Татьяна и чернец Григорий чередуются. После строк:
И меркнет милой Тани младость: Так одевает бури тень Едва рождающийся день. (XXIII)
– резкий переход к пророческому сну Григория:
Ты все писал и сном не позабылся, А мой покой бесовское мечтанье Тревожило, и враг меня мутил… Три раза в ночь злой враг меня будил. Мне снилося, что лестница крутая… Между описанием вещего сна и монологом Григория:
Как я люблю его спокойный вид, Когда душой в минувшем погруженный, Он летопись свою ведет… — опять стихи о Татьяне:
Увы, Татьяна увядает, Бледнеет, гаснет и молчит! Ничто ее не занимает, Ее души не шевелит… Меня стесняет сожаленье; Простите мне: я так люблю Татьяну милую мою… (Гл. IV. Стр. XXIV)
И тут же, на тех же страницах, черновой вариант монолога Григория, который по первому замыслу должен был говорить Пимен:
Борис, Борис. Престола ты достиг, Исполнилось надменное желанье. Вокруг тебя послушные рабы, Все с трепетом твоей гордыне служит, Но счастья нет в твоей душе преступной, И ты забыл младенца кровь святую, А в келии безвестное перо Здесь на тебя донос безмолвный пишет; И не уйдет злодейство от суда, И на земле, как в вышних перед Богом. Как быстро, как неясно Минувшее проходит предо мной. Давно ль оно неслось, событий полно, Как океан, усеянный волнами, И как теперь безмолвно, безмятежно. Передо мной опять проходят люди, Князья, враги и старые друзья, Товарищи мои в пирах и битвах И в сладостных семейственных беседах. Как ласки их мне сладостны бывали, Как живо жгли мне сердце их обиды. Но где же их знакомый лик и голос, И действия и страсти (мощные) Немного слов доходит до меня, Чуть-чуть их след ложится мягкой тенью… И мне давно, давно пора за ними…
